16 
У того, кто отмечен знаком Овна, в нижней части лба видны два сильно выступающих бугорка, подобных рогам баранов, которых можно встретить в наших овчарнях. Брови у таких людей очерчивают полную дугу и часто настолько срастаются, что как будто образуют иероглиф знака. Глаза у них расставлены чуть шире, чем у других. Они гордо держат голову, чуть наклонив ее вперед, потому что всегда готовы двинуться туда. Они бросаются в схватку с наклоненной головой и бросаются на вожака, чтобы его убить. Ничто не заставит их отступить от осуществления их желаний или задачи, которую они себе наметили; ничто не может их остановить в достижении цели, которая может граничить с безумием. Голова Овна уязвима для ударов и ран. В погоне за идеалом он часто очень быстро сжигает свою жизнь и падает, растратив силы. Горячечная смерть предписана ему судьбой, потому что огонь Овна, от которого занимается весь мир, сжигает его самого.
Восстановитель веры Амона прежде всего должен быть отмечен знаком Овна. Но необходимо также, чтобы второй знак был знаком могущества и всемирной власти. Таким знаком стал для него Лев.
X. Проблеск зари
В покое, куда уже принесли вазы и тазы, жрица Деметры воскуряла благовония; призванные сюда музыкантши играли на тростниковых флейтах, певицы исполняли гимны, чтобы сладкозвучным пением усыпить боли родовых схваток, а почтенные матроны, следуя указаниям врача Филиппа из Акарнании, готовились к исполнению своих обязанностей. Олимпиада непрерывно переводила встревоженный взор с одного лица на другое, ее блестящие глаза расширились, под ними залегли тени. Страх перед страданиями смешивался в ее глазах со священным экстазом. Со времени наступления ночи мы все пребывали в ожидании, и я свершил перед роженицей жертвоприношения.
Олимпиада первой услышала раскаты грома в небе. Подняв глазе к потолку, она прошептала: «Зевс! Зевс!» – и присутствующие были поражены этим совпадением, подтвердившим предсвадебное видение.
Когда пришло время и матроны приподняли Олимпиаду, придерживая ее за руки, – с тем, чтобы она разрешилась от бремени, – я поднялся на крышу дворца, где уже ждали выбранные мною жрец-горолог и жрец-астролог. Вспышки молний прорезали небо; в прорыве туч мы с трудом увидели на миг звезды. Сильный ветер овевал нас теплым дыханием летней ночи. Взоры наши были устремлены на восток.
Запыхавшийся слуга, вбежав на террасу, объявил нам, что новорожденный мальчик только что издал первый крик. Прорезавшая тучи молния открыла нам восточную часть горизонта. Я не мог сдержать победного вскрика, слившегося с раскатом грома: ведь мы, вещуны, подобны прочим людям, и в наших невидимых трудах нам бывают знакомы такие же минуты неуверенности, как и другим людям в их зримых делах. И мы преисполняемся священного трепета, когда силы, вызванные нами, начинают действовать.
Все это происходило ровно в полночь; Солнце, завершив свой бег по другую сторону света, вошло тогда в знак года – Льва, – а на востоке поднималось созвездие Овна. Так отметил Амон своего сына (9).
Не успели мы закончить наблюдения, как дождь полил как из ведра, и мы спустились вниз, вымокшие до нитки. Как только я ступил во внутренний двор, один из двоюродных братьев Олимпиады, человек довольно бедный, но строгих правил, которого царь Эпира Александр отрядил в свиту своей сестры, остановил меня, показывая пальцем на две тени на крыше дворца.
«Видел ли ты, вещун, этих птиц, – спросил он, – которые нашли здесь приют?» – «Я видел этих двух орлов, – ответил я. – Они прилетели сюда, чтобы объявить нам, что родившийся ребенок будет царствовать над двумя империями».
Тут же был послан гонец Филиппу, осаждавшему тогда город Потиду. Гонец прибыл как раз в тот день, когда Филипп взял город, который стал для него новым опорным пунктом у Фракийского моря. Одновременно прибыл и другой гонец из Иллирии с сообщением Филиппу, что его военачальник Парменион одержал большую победу; чуть позже другой вестник должен был сообщить ему, что одна из его колесниц, принимавших участие в бегах, получила приз.
Находясь под впечатлением своих побед, он благосклонно принял известие о рождении сына… Со времени путешествия в Самофракию прошло около девяти месяцев; этот расчет приглушил сомнения Филиппа и даже позволил ему истолковать их в самом благоприятном смысле. Впрочем, вдали от Олимпиады он пребывал в спокойном состоянии духа, и мысли его были обращены к другим делам. Все говорило о том, что сын, родившийся во время таких побед, не может не стать великим вождем. Всем своим видом Филипп показывал, что доволен своей ролью отца, даже при том, что должен делить ее с Зевсом.
16 
