18 
Олимпиада не любила Филиппа, однако рассердилась, узнав, что он нашел себе новую наложницу; она не мечтала о его возвращении, но все же была оскорблена тем, что он не захотел сделать несколько переходов верхом, чтобы навестить ее в Пелле. Она сама посеяла в нем сомнения в том, его ли это ребенок, а теперь укоряла Филиппа, что он плохой отец. Она была замужем не так давно, но ее уже обуревали горькие переживания и злоба, какие воцаряются обычно в долгом неудачном браке. Зная, что за ней пристально следят, она не могла завести возлюбленного. Впрочем, она мало об этом думала. В свои восемнадцать лет она уже выполнила предназначение, для которого и была рождена на свет. Отныне, что бы она ни делала, все оборачивалось против нее, ибо человек становился несчастным, когда перестает быть нужным своей судьбе. Живя отдельно от других женщин, она большую часть времени проводила перед маленьким жертвенником Зевса-Амона, который повелела поставить в своих покоях, – воскуряя благовония, напевая гимны и исполняя танцы прежней поры для этого незримого возлюбленного, который никогда ей больше не являлся, или для ребенка, божьего сына, который сидел на ковре и, ничего не понимая, смотрел на нее своими разными глазами.
Кормилицей Александра была Ланика, молодая женщина из благородной семьи, сестра одного из молодых начальников дворцовой стражи. Александр относился к ней с большой нежностью, да и сама она любила его чуть ли не больше, чем своих родных детей.
В течение конца этого года и всего следующего Филипп воевал сначала на севере с племенами Пеонии, затем на западе, где нанес сокрушительное поражение иллирийским племенам, а потом пересек свои земли с запада на восток и спустился к побережью Эгейского моря, чтобы овладеть городом Метона, афинской колонией, который вместе с городом Пинда составлял независимое владение, вклинивавшееся в южные земли Македонии. После стольких легких побед его удивило, что город не сдался, а затворил ворота и вынудил Филиппа приступить к осаде. Это было в разгар зимы; посреди холода и грязи раздраженный Филипп разбил лагерь. Он приказал мне явиться в расположение войска. Прибыв на место, я застал его рассерженным на вещуна, которого он брал с собою и который, как он мне сказал, с таким же успехом умел предсказывать по печени животных, что и деревенский мясник.
«Я хочу взять этот город! – кричал он. – Я отдам за это все, что у меня есть!»
Люди, делающие такие заявления, сами не ведают, что говорят. Совершив жертвоприношения, изучив внутренности животных и тщательно истолковав предзнаменования, я ответствовал Филиппу: «Ты возьмешь этот город, если так хочешь этого. Не думай о том, что принести для этого в жертву, боги сами берут то, что им нужно. Во имя исполнения своих желаний всегда приходится чем-то поступаться. Ты можешь назначить штурм на завтра».
Филипп был настроен на то, чтобы как можно скорее покончить с этим делом, поэтому на следующее утро, когда воины взошли на крепостные стены, он приказал убрать за ними лестницы, принуждая их одержать победу, если они не хотят пасть в бездну.
Сам же он, в пылу боя, забыл прикрыться. Стрела, пущенная воином из Метоны (его потом разыскали и узнали, что его зовут Астер), попала в него, пробив ему веко и щеку, и сделала его кривым на один глаз. Изуродованный, Филипп все же взял город.
Все думали, что из мести он прикажет перебить все население. Но он умел в достаточной мере властвовать собой и отдавал себе отчет в том, какова может быть реакция со стороны Афин. Таким образом, ему пришлось сохранить жизнь афинским колонистам Метоны: они бежали, в то время как город полыхал за их спинами. И на этот раз Филипп собрался вернуться в Пеллу.
Всю дорогу назад рана кровоточила и причиняла ему страдания, он же думал об ответе дельфийского оракула и о каре, предреченной ему за то, что он застал змею Зевса в объятиях своей супруги.
«Этим глазом я подсматривал сквозь замочную скважину», – признавался он своим близким.
И мало кто сомневался, что стрела, пущенная из Метоны, была направлена рукою Зевса-Амона.
Удивительно, что при встрече с Олимпиадой Филипп не выказал злопамятства. Наоборот, ранение, кажется, сблизило его с супругой. Представ перед нею с повязкой через все лицо и размотав затем повязку, чтобы показать зияющую пустую глазницу, он заверил ее, что сожалеет об их прошлой ссоре и о своей суровости по отношению к ней. Он расхваливал ее красоту и выказывал признаки нежного к ней расположения. Однако все это, возможно, было вызвано не любовью, а осторожностью или же боязнью не понравиться больше ни одной женщине: изуродованный победитель просил о мире.
18 
