очень нудно 
352 
– Каких-каких состояний?
– Так, пока нам рано говорить про папину психику, погоди, – сказала Хетер. – Значит, еще он любит держать руки в ледяной воде – столько, сколько может. Мазохизм, конечно, для человека, которому все время холодно, но горячий парафин в сочетании с ледяной водой помогает ему – в результате он некоторое время чувствует себя хорошо.
Погода была хорошая – тепло, легкий ветерок, – но, глядя на походку Хетер, можно подумать, что дует ураган: голова прижата к груди, плечи опущены, размахивает руками, словно поддерживает равновесие.
– Всю жизнь, пока я была маленькая и ходила в школу, папа говорил мне, что любит тебя так же сильно, как меня, – сказала она, по-прежнему избегая глядеть на Джека. – Он говорил, раз ему не позволено видеться с тобой, то он любит меня за двоих. Он говорил, что любит меня так сильно, что хватит и на тебя, и на меня.
Она по-прежнему играла на невидимой клавиатуре, какая, интересно, музыка звучала сейчас у нее в голове?
– Разумеется, я тебя терпеть не могла, – продолжала Хетер. – Он говорил, что любит меня вдвойне потому, что у него нет тебя; я, конечно, понимала это в том смысле, что тебя он любит больше, чем меня. Но это же нормально, дети всегда так думают, не правда ли?
Вдруг она остановилась, заглянула Джеку в глаза и, не ожидая ответа, сказала:
– Мы пришли, вот тут я живу.
Она скрестила руки на груди (довольно маленькой, отметил Джек), словно они ссорились.
– Ты сказала, что терпеть меня не могла. Но это осталось в прошлом, не так ли? – спросил он.
– Это как посмотреть, Джек. Я еще не решила, осталось это в прошлом или нет.
На улице было полно народу – вокруг куча маленьких магазинов, машины. Дом Хетер шестиэтажный, вокруг чугунный забор, ярко-красная входная дверь. Стены в подъезде выложены плиткой, ступеньки каменные, перила деревянные поверх металлической решетки.
– Ты первый, – сказала Хетер и указала на лестницу.
Интересно, это у нее суеверие такое, не подниматься первой по лестнице, подумал Джек. Пройдя три марша, он обернулся.
– Иди, иди, – сказала она, – если у женщины есть в голове мозги, она не позволит Джеку Бернсу идти у себя за спиной. Я бы чувствовала себя неудобно, споткнулась бы и упала.
– Почему?
– Я бы думала, как выгляжу в сравнении со всеми теми красавицами, которых ты видел – со спины и со всех других сторон.
– А что с лифтом?
– Лифта нет, приходится подниматься пешком на шестой этаж. В Эдинбурге в домах высокие потолки, поэтому марши такие длинные.
Цвета в коридоре теплые, но самые простые – розовый, сливочный, коричневый. Потолки в квартире и правда высокие, стены выкрашены в яркие цвета – в гостиной в красный, на кухне в желтый. О том, что в квартире живет пять человек, говорили разве что две плиты и два холодильника. Все чисто и опрятно – а как еще может быть у пяти разных людей, иначе они перессорятся. Джек не стал спрашивать, сколько в квартире туалетов – и так ясно, на пятерых маловато.
В комнате Хетер был стол, двуспальная кровать и много книжных полок; стены темно-бордовые, зато окна гигантские, выходят на улицу Брунтсфилд-Гарденс. Книги в основном художественные, много дисков, как и в ее кабинете, больше, чем книг, снова довольно внушительная стереосистема плюс видеомагнитофон и DVD-проигрыватель с телевизором. Рядом с кроватью столик, на нем лежат несколько дисков и кассет с фильмами.
– Я смотрю твои фильмы, когда не могу заснуть, – сказала Хетер. – Иногда без звука.
– Чтобы соседям не мешать?
– Им плевать, есть звук или нет, – пожала плечами она, – просто я знаю все твои реплики наизусть, иногда мне хочется произносить их вместо тебя.
Куда сесть? В комнате единственный стул и кровать; по сути дела, комната в общежитии, только побольше и получше выглядит.
– Садись на кровать, я принесу чаю.
На столе стоит фотография молодого Уильяма Бернса за мануалом какого-то органа, на коленях у него совсем еще маленькая Хетер. Он сел на кровать, Хетер вручила ему кожаный фотоальбом.
– В общем, по фотографиям и так понятно, кто тут кто, смотри, я тебе не нужна, – сказала она и пошла готовить чай.
Хетер, конечно, догадывалась, что Джек мало видел фотографий отца, и поэтому оставила его одного – впервые наедине с папой, которого в альбоме было много-много.
Фотографии располагались в хронологическом порядке. Барбара Штайнер оказалась маленькой блондинкой, чуть полнее лицом, чем дочь, и далеко не такая красавица. Красоту Хетер унаследовала от Уильяма. Он, как и в молодости, носил длинные волосы (мисс Вурц осталась бы довольна) и с возрастом делался все стройнее. Фотографий папы с дочерью – сначала маленькой, потом постарше – было куда больше, чем фотографий Хетер с мамой и фотографий Уильяма и Барбары вместе. Впрочем, это был альбом сестры, она могла составить его по своему вкусу, и, может быть, из того, что одних фотографий больше, а других меньше, ничего и не следует.
352 
