очень нудно 
62 
Миша смотрел тогда на своего брата Диму, которого помнил толстым, маленьким и капризным. Он помнил, как Дима таскал у него карандаши и часто портил его рисунки. Он вспомнил, что очкарика Диму часто обижали в школе, а Мише приходилось его защищать, как старшему брату, и периодически драться с другими старшими братьями. Миша помнил, что Диме часто и много доставалось от него самого пинков, подзатыльников и обидных толчков, за что Мише уже доставалось от родителей. Он помнил, как Дима, маленький, долго и с удовольствием ел суп и как Димочку за это любила бабушка. Он вспомнил брата нежным и капризным мальчиком, который всегда был сам себе на уме.
И вот он видел сильного, большого, полного мужчину, с волосатыми руками, густыми бровями, тяжелым подбородком, но с совершенно детскими губами. И этот мужчина каждый день встречал смерть, жестокость, самую страшную жизненную грязь и человеческий ужас. И этот мужчина был его брат Дима! И Миша с братом первый раз в жизни разговаривал.
Но думал Миша тогда совсем о неожиданном. Он вдруг подумал: а как можно уберечь своих детей, своих дочек, от страшной и простой жизни, о которой так спокойно говорил Дима. Как и что нужно сделать, чтобы они не знали того, что знает его брат? Чтобы они не превратилась из нежных и немного капризных детей в больших, сильных и спокойных людей, как тот, что сидел с ним за одним столом и, как ни крути, был его самым что ни на есть родным братом. Как можно их уберечь?! Диму же никто не смог остановить! Он сам выбрал себе работу и жизнь. А если Катя или Соня сами захотят чего-нибудь подобного или совершат какую-нибудь глупость? Сами совершат! Са-мо-сто-ятельно! Или влюбятся в какого-нибудь законченного подонка, который испортит и изломает им жизнь, а главное, даст узнать о жизни то, что знать человеку, в общем-то, совершенно необязательно.
Миша смотрел тогда на Диму, который молча допивал вторую бутылку пива, думал о своём и испытывал к брату такую нежность, какую до сих пор не испытывал никогда.
***
Миша вспомнил про брата, докуривая вторую сигарету, и подумал: «Вот, братец, мне скоро всё же предстоит взглянуть на смерть. У тебя, конечно, всё совсем по-другому, но твоя выдержка мне завтра пригодилась бы».
Наконец он окончательно замёрз, вернулся в тепло, немного посидел на диване и пошёл спать. Аня спала крепко и дышала ровно. Мише удалось уснуть не сразу.
***
День Юлиных похорон выдался очень ветреным, холодным, но сухим и периодически солнечным. Толстые осенние облака неслись в ярко-синем небе с бешеной для облаков скоростью. Похороны прошли спокойно и почти торжественно. Ничего того, чего Миша опасался, с ним не произошло. Он смог подойти к гробу и попрощаться. Миша старался не терзать себя осознанием происходящего и просто плакал. Из-за сильного и холодного ветра все мёрзли, так что церемония не затянулась. А людей пришло проститься с Юлей очень много. Миша практически никого не знал и удивился такому их количеству.
Люди были самые разные. Очень много пришло Юлиных коллег, в основном женщин разных возрастов. Они держались все одной компанией. Люди приходили целыми семьями и даже с детьми. Привезли какого-то молодого человека в инвалидной коляске. Были какие-то серьёзные мужики непонятного социального статуса, но со статусом. Было даже несколько человек в военной форме. Людей пришло много, и случайных среди них Миша не увидел. Все несли цветы и отчётливое своё отношение к умершей. На лицах не было фальши или деланного горя. Никто громко не плакал. Между собой говорили вполголоса, не шептались. Кому-то определённому соболезнований не выражали. Все пришли к Юле. Миша это видел и чувствовал, что похороны проходят, как Юлины похороны. От этого ему стало как-то торжественно, и он плакал, не стесняясь, отпустив слёзы.
На поминки остались далеко не все. В странном и специально для таких мероприятий сделанном помещении собралось человек тридцать – тридцать пять. Всё было тихо. О пришедших более всех заботилась Валентина и ещё две Юлины родственницы, которых Миша помнил по Юлиным дням рождения. Володя, как родной брат, получал тихие соболезнования и вёл себя рассеянно и спокойно. На нём нелепо смотрелись чёрные джинсы, чёрные туристические ботинки и нелепый старый пиджак, явно не его собственный. В этой одежде он смотрелся совсем осиротевшим, беспомощным и потерянным. Жена его, Вика, напротив, была будто подготовлена к похоронам, но всё время держалась рядом с Володей и к себе внимания не привлекала.
62 
