126 
Раз велят, надо идти.
И пошел вперед, будто на веревке потянули. Пошел спасителем; пошел палачом. Обратный Хоровод, значит? спляшем, полковник? Как велишь, Княгиня моя, фея-крестная, так и плясать станем. Велишь себя убить – убьем. Велишь тебя убить – убьем.
Смотри, пока можешь, как я тебя убивать стану.
– Пляши! пляши, Циклоп! встать!
Всплыло на белой, чистой карте диво дивное: не Король, не Туз, не Джокер. Невидаль цветная, безмастная. Ты, Федька, и есть эта невидаль.
Нравится?
А ведь встал полковник. Не в тени, наяву встал. Стоит, качается. Шашку выронил. В глазах муть: предрассветная? предзакатная? Издалека Безумие руку протянуло, пальцем поманило: куда ты? ты мой! Не слышит полковник. Не видит.
– Пляши!
Бьется на земле Рашка-Княгиня. Ртом воздух хватает. Синяя сделалась, хуже утопленницы. А взгляд прежний. Велит: делай!
Делает Федор.
– Ну?!
Ох, и сплясали! ох, сплясали! Небесам жарко. Дьяволу тошно. Народу страшно. Княгине смертно. Ох, сплясали! ох! умри, сукин сын, лучше не спляшешь!
– Папа! папочка!..
Это княжна Тамара. Вырвалась из вороньих когтей, порхнула ласточкой; добежала. Застыла на миг, а в черных очах, письма византийского: тень. Ты ее видишь, княжна? ты, горевшая в пламени одна-одинешенька? да, ты видишь. Пляшут в саду Феденька с папой; пляшут в тени маг в Законе с Шалвой Джандиери, на шаг дальше от Безумия, на два…
– Я!.. я тоже…
Вскинула руки юная княжна. Поплыла над землей; что Феденька делает, что видно ей в тени, то и повторяет. Горит заново; тает свечой. "Папа!.." – зовут руки. "Папочка!.." – идут ноги. "Я здесь!" – шуршат одежды. "Ко мне!.. к нам!.." – кричат пальцы.
И снизу, из-под ног: взгляд-приказ.
Ты еще жива, Княгиня моя?
Да, ты еще жива.
ЗАМЕТКИ НА ПОЛЯХ
Княгиня! девочка моя! держись, не закрывай глаз! Смотри на мир прямо и остро, смотри – и увидится нам:
…ночь.
Убегает назад. Струйками вычерчен город. Что значит сердце и что значит гордость, если ты в силах себе приказать? Ты забываешь вчера, ты забываешь сегодня; дождь начинается, занавес поднят, новая пьеса начнется с утра. Отзвук затерянных снов, шум ускользающих капель.
Твердой рукою схватиться за скальпель, и по-живому не дрогнет клинок…
* * *
– Мертвяка! подняли!..
– Ой, людоньки! та на нас як спустят!
– Бей чаклунов!
– Беги!
Окаменела толпа.
Назад ли качнется?
Вперед ли?
ХII. АЛЕКСАНДРА-АКУЛИНА или НА ПЯТЬ МИНУТ РАНЬШЕ
Женщины беспечные! встаньте, послушайте голоса моего;
дочери беззаботные! преклоните слух к моим словам.
…окаменела толпа. Даже бабы голосить перестали, чьих мужей Шалва в капусту порубил. Даже раненые не стонут. Страшная тишина. Мертвая. Живые молчат, как мертвые, мертвые лежат, как живые. А между ними: князь с Княгиней. Не живые, не мертвые, посередке зависли. Тронь, коснись пальцем – упадут: князь – в безумие, что не лучше смерти, Княгиня – в смерть, что не хуже безумия. А назад, к нам их вытащить… хватит ли силы?
Да и будет ли через минуту, кого вытаскивать? И главное: КОМУ вытаскивать? Ежели по-новой упадет толпа в ворота – все, приехали. Не встанет больше на дороге бешеный Шалва. Не отмажимся; не отмахнемся. А у меня всего один патрон остался, и тот – с дробью…
Столько мыслей разных, а в один миг в голове пронеслись, словно гнал их кто.
Страх, небось, и гнал.
Промелькнул тот миг, и вдруг – оглохла! топот копыт в уши ворвался! Лопнул за пригорком невидимый вулкан, выплеснулась из него конная лава; прямиком к даче несется, на толпу. Сумасшедшие лошади, сумасшедшие всадники – взъерошенные, юные, голые по пояс; короткие тесаки, что по уставу положены, в руках пеной серебряной вскипают.
Юнкера из облавного училища!
Сотня, не меньше!
– Родненькие! – кричу.
– Скорее! – кричу.
– Здесь мы! Выручайте! – бросила ружье, рукой из окна машу.
Господи! никогда еще так жандармам не радовалась!
Слезы из глаз сами катятся.
Мальчики мои, что ж вы раньше не поспели, всего на пять минуток раньше, на пять минуточек?! Все бы живы были, все… И сама ведь понимаю: не могли они раньше, никак не могли, без того кони в мыле – знать, во весь опор гнали, спешили…
Внизу все смешалось. Урядник опомнился, револьвер из кобуры вытащил, в воздух палить принялся:
– Р-р-разойдись!!!
Отец Георгий на колени упал: "Господи! Ты видел, Господи, не умолчи! не удаляйся от меня! подвигнись, пробудись для суда моего, для тяжбы моей, Боже мой и Господи мой!.."
126 
