6 
Густав пришелся мне по душе – и я проникся к нему сочувствием. Очевидно, он давно уже был погружен в свои мысли, и теперь, в любую секунду, мог потерять контроль над собой. Я подумывал, не поговорить ли с ним по душам, но, едва Густав завершил свой обход, на меня вновь навалилась непреодолимая усталость, которую я испытывал с тех пор, как сошел с трапа самолета. Я решил отложить разговор и отпустил Густава, не поскупившись на чаевые.
Не успела за Густавом закрыться дверь, как я, не раздеваясь, рухнул в постель и невидящим взглядом уставился в потолок. Сначала мои мысли продолжал занимать Густав и его разнообразные заботы. Затем мысли мои перескочили на разговор, который состоялся у меня с мисс Штратман. Было очевидно, что в городе от меня ожидали чего-то большего, нежели просто концерта. Однако восстановить основные детали визита мне не удавалось. Глупо было не побеседовать с мисс Штратман более откровенно. Копию расписания я не получил не по своей, а по ее вине, и моя пассивность оправдания не имела.
В памяти у меня всплыла фамилия «Бродский» – и на этот раз я отчетливо уяснил, что не столь давно что-то о нем не то слышал, не то читал. Потом мне вдруг припомнился один момент из моего сегодняшнего длительного перелета. Огни в салоне были притушены, соседние пассажиры спали, а я при слабом свете лампочки для чтения изучал программу визита. Мой сосед, очнувшись от дремоты, перегнулся ко мне и беспечным тоном задал какой-то вопрос касательно футболистов – участников розыгрыша Мирового Кубка. Не желая отвлекаться от своего занятия, я сухо бросил что-то в ответ и вновь углубился в расписание. Все это представилось мне теперь совершенно ясно. Мне воочию виделись толстая серая бумага, на которой была отпечатана программа, тусклое пятно света, отбрасываемое лампочкой для чтения, припомнилось и ровное гудение моторов, но – сколько я ни старался – содержания документа вспомнить никак не мог.
Усталость вновь накатила на меня волной – и я решил не ломать себе голову, а лучше немного вздремнуть. Я хорошо знал по опыту, насколько все проясняется после отдыха. Можно будет пойти поискать мисс Штратман, объяснить ей недоразумение, заполучить копию и попросить растолковать все, что потребуется.
Я уже начинал дремать, но внутренний толчок вдруг заставил меня открыть глаза и устремить их в потолок. Некоторое время я пристально его рассматривал, потом сел в постели и огляделся вокруг с нарастающим чувством узнавания. Я вдруг понял: комната, где я нахожусь, служила мне спальней в те два года, когда я жил с родителями в доме тетушки на границе Англии и Уэльса. Я огляделся по сторонам, потом снова улегся на спину и направил взгляд на потолок. Его недавно отштукатурили и перекрасили, он казался просторней, карнизы были убраны, а лепные розетки люстр полностью переделаны. Тем не менее это был, несомненно, тот самый потолок, на который я так часто смотрел, лежа в давние дни на узкой скрипучей кровати.
Я перевернулся на бок и вгляделся в пол. Под ноги мне был подостлан темный коврик. Мне вспомнилось, что некогда именно здесь лежал потертый зеленый половик, на котором несколько раз в неделю я аккуратно выстраивал ряды пластмассовых солдатиков: их было больше сотни, и я хранил их в двух жестяных коробках из-под печенья. Я протянул руку и провел кончиками пальцев по коврику – и тут передо мной всплыло воспоминание: однажды в полдень, когда я с головой ушел в мир моих солдатиков, снизу послышалась яростная перебранка. Голоса звучали так свирепо, что даже я – ребенок лет шести-семи – я понял: ссора далека от заурядной. Я все же успокоил себя, что ничего необычного не происходит, и, прижавшись щекой к половику, продолжал военные действия. В середине половика зияла прореха, всегда доставлявшая мне массу неприятностей. Но на этот раз, на фоне доносившихся снизу криков, меня впервые осенило, что прореха может служить зарослями – преградой, которую мои солдаты должны преодолеть. Это открытие меня по-настоящему взволновало: еще бы, оказалось, что помеха, угрожавшая подорвать мой воображаемый мир, на самом деле легко превращается в его составную часть. «Заросли» стали впоследствии ключевым фактором во многих битвах, которые я разыгрывал.
Все это припомнилось мне, пока я продолжал упорно глазеть на потолок. Конечно же, я хорошо понимал, что все окружающее меня в комнате основательно переделано. Тем не менее мысль, что после стольких лет я вновь оказался у себя, в моем детском святилище, приносила мне чувство глубокого удовлетворения. Я закрыл глаза – и на миг мне почудилось, будто вокруг меня по-прежнему расставлена та самая старая мебель. В дальнем углу направо – высокий белый гардероб со сломанной ручкой. На стене у меня над головой – рисунок собора в Солсбери, выполненный моей тетушкой. Прикроватная тумбочка с двумя ящичками наполнена моими тайными сокровищами. Напряжение дня – долгий полет, путаница с расписанием, проблемы Густава – отступили в сторону, и я ощутил, как медленно соскальзываю в глубокое обессиленное забытье.
6 
