8 
Когда Маарет стала царицей вампиров, она была слепой, потому что глаза ей вырвали. Она отбирала глаза у своих жертв и пользовалась ими до тех пор, пока они не утрачивали способность видеть. А это рано или поздно неизбежно происходило, и даже ее древняя вампирская кровь не могла остановить процесс. Ужасно было видеть эту словно изваянную из мрамора царственную женщину с кровоточащими глазницами. А почему бы ей не свернуть шею какому-нибудь новообращенному вампиру и не позаимствовать его – или ее – глаза? Странно, что никогда прежде эта мысль не приходила мне в голову. Что ей мешает? Нежелание причинять вред себе подобным? Или сознание, что и это не поможет? Так или иначе, у нее были свои принципы, не менее твердые, чем она сама. Эта женщина помнила те времена, когда на свете не было еще ни Моисея, ни законов Хаммурапи, и только фараоны проходили Долиной мертвых.
– Лестат! – Голос Дэвида вернул меня к действи–тельности. – Возьми себя в руки. Ты должен объяснить мне, в чем все-таки дело. Я еще никогда не видел тебя таким испуганным. И уж тем более ты сам в этом не признавался. А теперь ты заявляешь, что боишься. Забудь на время обо мне. Забудь о своей жертве и его дочери. В чем дело, дружище? Скажи, кто тебя преследует?
– Сначала я хочу задать тебе еще несколько вопросов.
– Нет. Расскажи, что случилось. Тебе действительно грозит опасность? Или это не более чем предположение? Ты позвал меня, попросил приехать. Это была мольба о помощи.
– Это Арман так сказал? «Мольба о помощи» – его слова? Ненавижу Армана!
Дэвид в ответ лишь улыбнулся и сделал нетерпеливый жест обеими руками
– Нет у тебя никакой ненависти к Арману. И ты это прекрасно знаешь.
– Спорим?
Он бросил на меня суровый, осуждающий взгляд. Наверное, так смотрит учитель в английской школе на провинившегося мальчишку.
– Хорошо, – согласился я. – Сейчас расскажу. Но сначала хочу напомнить тебе кое о чем. Речь пойдет о нашем разговоре. Ты тогда был еще смертным джентльменом, и мы беседовали в последний раз в твоем поместье в Котсуолде.
– Да, я помню, – перебил меня Дэвид. – Это бы–ло перед тем, как ты ушел в пустыню.
– Нет, после. Когда мы убедились в том, что мне не удастся умереть так легко, как я надеялся. Когда я вернулся обгоревший. Ты ухаживал за мной. А потом стал рассказывать о себе, о своей жизни. Помнишь, ты упомянул об одном эпизоде, о том, что произошло с тобой еще до войны в одном из парижских кафе? Вспомнил? Теперь понимаешь, о чем я говорю?
– Да. Я рассказал тебе, что в молодости мне явилось видение. Во всяком случае, так я думал.
– Вот-вот. Мы тогда предположили, что, возможно, в реальной материи образовалась некая временная дыра, и это позволило тебе увидеть то, чего ты не должен был видеть.
Дэвид улыбнулся.
– Это было твое предположение. Я помню его дословно: «…в реальной материи – в той, из которой состоит весь окружающий мир, – образовалась небольшая прореха…» Но ты считал это чистой воды слу–чайностью. Я же думал тогда и уверен сейчас в том, что это видение было послано мне преднамеренно. Однако с тех пор прошло уже полвека, и моя память не отчетливо сохранила подробности событий.
– Ничего удивительного. Теперь, став вампиром, ты будешь с полной ясностью помнить все, что с тобой произойдет, но детали смертного существования забудутся очень быстро. Особенно это касается ощущений. В скором времени тебе придется ловить в памяти лишь их отголоски – каков, например, вкус вина…
Дэвид жестом попросил меня замолчать. Ему было неприятно это слышать. Но я совсем не хотел его расстраивать.
Взяв в руки стакан, я вдохнул аромат налитого в него напитка. Что-то с добавлением пряностей. Кажется, это называется рождественским пуншем. Я поставил стакан на место. Мои руки и лицо по-прежнему оставались темными – последствия пребывания в пустыне и попытки предстать перед ликом солнца. Забавно, но сейчас это помогало мне сойти за смертного. Однако обожженные руки стали более чувстви–тельными к теплу.
Тепло… Меня охватило блаженство. Иногда мне кажется, что я способен буквально из всего извлекать выгоду и что такого сенсуалиста, как я, способного умереть со смеху при виде рисунка на ковре в холле, просто невозможно обвести вокруг пальца.
Я вновь поймал на себе взгляд Дэвида.
Похоже, он сумел взять себя в руки. А быть может, действительно простил – в тысячный, наверное, раз! – меня за то, что я перенес в тело вампира его бессмертную душу, не спросив на это Дэвидова согласия, а фактически даже вопреки его воле.
8 
