Глава 26

Ночь вторая, ночь третья... Снаружи в городе по широкому проспекту мчались машины. Проходили парочки, перешептываясь в вечерних тенях. Завыла собака.

Четвертая ночь, пятая?..

Рядом со мной сидел Дэвид, читая мне запись моей истории, слово за словом, – все, что я рассказал, как он это запомнил, вновь и вновь прерываясь, чтобы спросить, правильно ли там или здесь, те ли это слова, таков ли получается образ.

По обыкновению отвечала она. Из своего места в углу она говорила:

– Да, это он видел, и это он тебе рассказал. Именно это я вижу в его сознании. Таковы были его слова. Вот что он чувствовал.

Наконец – прошла, должно быть, неделя – она встала надо мной и спросила, хочу ли я крови. Я ответил:

– Я никогда больше не стану ее пить. Я высохну и стану твердым, как известняк. И меня бросят в печь.

Однажды ночью заявился Луи со спокойной непринужденностью тюремного капеллана, свободного от каких бы то ни было правил и все же не представляющего для узников никакой угрозы.

Он медленно уселся подле меня, сложив ноги и глядя в сторону – понимая, что невежливо смотреть в лицо пленника, закованного в цепи.

Он дотронулся пальцами до моего плеча. Волосы его были в полном порядке – модно подстрижены, причесаны и чисто вымыты. Одежда его тоже была чистой и новой, словно он специально принарядился ради меня.

Я внутренне улыбнулся этому. Он и раньше, бывало, так поступал, и когда я замечал, что на рубашке у него старинные пуговицы из золота и жемчуга, то понимал, что это для меня, и принимал его дар, как больной принимает холодный платок на лоб.

Его пальцы надавили на плечо чуть сильнее, и мне это тоже понравилось. Но у меня не было ни малейшего намерения говорить об этом.

– Я читал книги Винкена, – сказал он. – Я вернулся тогда за ними и подобрал, когда мы оставили их в часовне. – Сказав это, он взглянул на меня с почтительным простодушием.

– Благодарю, – сказал я. – Я выронил их, там было темно. Выронил, когда потянулся за глазом. Или когда она взяла меня за руку? Как бы то ни было, я выронил мешки с книгами. Мне не сдвинуть с места эти оковы, я не могу пошевелиться.

– Я отнес книги домой, на Роял-стрит. Они там, как и множество других драгоценностей.

– Понимаю. Ты видел миниатюры? Ты достаточно хорошо их рассмотрел? Я не смог, не успел. Просто... все произошло слишком быстро, и я так и не открыл книги. Но если бы ты увидел его призрак там, в баре, и услышал, как он их описывает...

– Они потрясающи. Просто великолепны. Они тебе понравятся. Ты будешь долго наслаждаться ими наедине при свете. Я только начал их рассматривать и читать. С помощью лупы. Но тебе не потребуется лупа. Твои глаза зорче моих.

– Мы будем читать их... возможно... ты и я... вместе.

– Да... все двенадцать книг, – молвил Луи. Он тихо заговорил о многих чудесных вещах, которые видел в книгах, – о крошечных людях, и зверях, и цветах, и о льве, лежащем рядом с ягненком.

Я закрыл глаза. Я был благодарен. Я был удовлетворен. Он понимал, что я не хочу больше разговаривать.

– Я буду там, внизу, в наших комнатах, – сказал он, – буду ждать. Тебя не станут держать здесь долго.

Что значит это «долго»?

Погода, кажется, потеплела.

Дэвид мог бы тоже прийти.

Иногда я закрывал глаза и затыкал уши, отказываясь воспринимать звуки, будто намеренно адресованные мне. Я слышал пение цикад, когда небо все еще пламенело от солнца и другие вампиры спали. Я слышал, как поют птицы, слетающие на ветки дубов на Наполеон-авеню. Я слышал детей!

Дети все-таки вернулись. Они пели. Иногда один или двое из них разговаривали быстрым шепотом, словно секретничали, накрывшись с головой простыней.

И еще – шаги на ступенях.

А там, за стеной, – кричащая, светящаяся электрическими огнями ночь.

Однажды вечером я открыл глаза – цепи исчезли.

Я был один, дверь открыта.

Моя одежда была изорвана в клочья, но мне было наплевать. Я с трудом поднялся и, наверное, впервые за две недели поднес руку к лицу, чтобы проверить, на месте ли глаз, хотя, разумеется, я им видел. Просто я давно перестал вспоминать о нем.

  197