59 
На его груди сидел сгусток тьмы, он полз и колыхался. На глазах у Хизи из него выросли щупальца толщиной в соломинку, неуклюже обвились вокруг Перкара, проросли внутрь, дотягиваясь до костей.
В этой черноте вдруг открылся желтый глаз, вытаращился на Хизи, и девочка вскрикнула. Она кричала и пыталась убежать, запнулась, упала, вскочила опять. Даже когда Тзэм обхватил ее, она все еще рвалась прочь, лягаясь и завывая; глаза Хизи были зажмурены, ее била дрожь.
Когда наконец она открыла глаза, все выглядело так же, как и прежде. Но теперь она знала… Она видела…
— Тзэм, приведи Братца Коня, — выдохнула Хизи. — Приведи поскорее. И позволь мне посидеть снаружи.
Когда Братец Конь пришел, Хизи отшатнулась от него в страхе, что ее необычное зрение вернется и покажет ей его истинную сущность. Ей не следовало бы доверять ему тайну Перкара, она это понимала, но выбора не было. Она ведь не знала, чем можно ему помочь, а что-то шло не так, ужасно не так. Братец Конь печально смотрел на нее несколько секунд, потом вошел в ект. Хизи осталась сидеть на ступеньке, и к ней присоединился Тзэм.
— Какой огромный костер, — заметил он через некоторое время.
Хизи искоса взглянула на взметнувшееся вверх пламя, боясь снова увидеть богиню огня. Менги уже давно таскали топливо со всех окрестностей, и теперь к небу вставала толстая колонна черного дыма, мешающегося с яркими огненными языками.
— Интересно, где им удалось найти столько дров, — продолжал Тзэм, не дождавшись ответа.
Хизи пожала плечами — этого она не знала.
— Я думаю, начался обряд проводов бога-коня — та самая церемония, которую менги должны совершить сегодня ночью.
— Что за церемония? Ты написала о ней в письме Гану? Милый старый Тзэм, как он старается отвлечь ее…
— Наверное, Ган никогда не получит моего письма. Что бы мы ни думали раньше, менги — нам не друзья.
— Но ведь не обязательно и враги, — возразил Тзэм. — Они просто, как и все люди, беспокоятся в первую очередь о себе и своих близких. Мы с тобой им ничем не угрожаем. Другое дело Перкар.
— А чем же он им опасен? Угроза исходит от его народа. Впрочем, не знаю. Мы здесь чужие, Тзэм.
— Знаю, принцесса, — тихо ответил великан. — Расскажи мне про этот обряд.
Хизи заколебалась. Она закрыла глаза, но деревня не исчезла, как ей хотелось надеяться: она все еще была здесь со своим резким запахом горящего дерева, лаем собак, криками детей и дикими воплями взрослых. Ничто из этого не исчезнет просто потому, что таково желание Хизи.
— Менги верят, что они сами и их кони — родичи, — начала Хизи. Кто-то когда-то сказал ей об этом… Конечно, Йэн — когда подарил статуэтку. Да, он говорил ей что-то о менгах, и тот рассказ не был — в отличие от всего остального ложью. Йэн, который по крайней мере научил ее понимать, какая глупость — доверять любому.
Молчание Тзэма означало, что он ждет продолжения рассказа.
— Ты об этом уже знаешь, — виновато пробормотала Хизи. — Менги верят, что они и их кони происходят от одной и той же богини, Матери-Лошади. Иногда Мать-Лошадь снова рождается в обличье одного из скакунов, обычно кого-то из ее прямых потомков, — который и так является своего рода богом или богиней. Когда такое случается, об этом узнают шаманы, и с этим конем обращаются с особым почтением.
— Такое трудно себе представить, — заметил Тзэм. — Они и так добрее к своим коням, чем господа к слугам во дворце.
— На этой лошади никогда не ездят, кормят ее отборным зерном, а потом убивают.
— Убивают? — проворчал Тзэм. — Не очень-то хорошо так обращаться с богом.
— Они убивают его, чтобы отправить домой, к матери. Менги хорошо обращаются с таким конем, и когда он возвращается домой, он сообщает другим богам, что менги все еще добры к своим братьям и сестрам — лошадям.
— Как это странно, — сказал Тзэм.
— Не более странно, чем отправлять царских отпрысков по Лестнице Тьмы, — возразила Хизи.
— Наверное, нет, — вздохнул Тзэм. — Только ведь что бы менги ни делали, все кончается кровью и убийством. Даже почитание богов.
— Может быть, они понимают, что жизнь — это и есть кровь и убийство.
Тзэм коснулся плеча Хизи своими толстыми пальцами.
— Квэй обычно говорила, что жизнь — это рождения и еда. И еще любовь между мужчиной и женщиной.
— Квэй что-то говорила о плотской любви? — Хизи просто не могла представить себе такого.
Тзэм ухмыльнулся.
59 
