21 
Перед официальным закрытием Миссии Катон сделал открытие в доме. В одной из спален он заметил стенной шкаф, который был заклеен обоями так, что был почти не виден, кроме тех моментов, когда в комнату под определенным углом светило солнце. Ручки на дверце не было и выдавала ее только щель. Катон в поисках одеял, которые могли быть украдены, а могли и храниться там, открыл дверцу, подцепив ее ножом. Одеял внутри не оказалось, но на одной из полок, в самой глубине, лежал револьвер в кожаной кобуре. Катон достал его и рассмотрел. Кобура была чистая, а сам револьвер недавно вычищен и смазан. Он почти не сомневался, что револьвер принадлежит Джо. У него был ключ от дома, который Катон дал ему, демонстрируя свое доверие. Этот шкаф мог служить тайником более надежным, нежели, видимо, любое место там, где жил Джо. Катон не знал, что ему делать с находкой. Он спрятал его под своим матрацем, а увидев Джо в следующий раз, ничего ему не сказал. Он задавался вопросом, не подвел ли, в конце концов, Джо. Потом присутствие оружия в доме стало его очень нервировать. Он постоянно приподнимал матрац, смотрел на револьвер, трогал. Наконец он бросил его в Темзу с Хангерфордского моста. Это было прошлой ночью.
И вот сейчас тлеющая сигарета жгла ему пальцы; он смотрел на Красавчика Джо, а в голове звучала молитва, как бормотание идиота: автоматическая, механическая молитва, бессмысленно продолжавшаяся без желания и без души. Безостановочное моление о помощи, вопль о милосердии, о свете, когда-то столь щедром источнике силы, больше походил на непристойный непроизвольный симптом болезни. Никто его не слышит. Бешено метались мысли. На мгновение Катон подумал, что, раз Бога нет, почему нельзя все рассказать Джо, все! Но туг же эта мысль исчезла. Он достал сигарету, наконец обретя способность мыслить ясно, сказал себе: он не может помочь этому мальчишке. Их отношения — это опасная нелепица и глупость. Он должен это прекратить окончательно и бесповоротно. Он ничего не может для него сделать, ничего. Надо распрощаться с ним этим же вечером. Самый подходящий, самый легкий момент. Прямо сейчас, о господи! Надо спасаться. Надо уйти куда-нибудь и подумать. Вернуться куда-нибудь в безгрешное место, где все станет ясно.
— Где я найду вас, отец? — спросил Красавчик Джо, в упор глядя на Катона, его глаза, увеличенные линзами, походили на золотистые круглые глаза рыжего кота.
Какой он худой, думал Катон, какой на самом деле слабый, какой беззащитный!
— Хотел бы я увести тебя от этой жизни, Джо.
— Какой жизни?
— Сам знаешь.
— Ну так вот вам моя рука: уводите.
Джо протянул руку.
Катон даже не взглянул на нее.
— Ты умен, чуток, почему же ты не понимаешь?
— Возьмите меня с собой.
— Куда?
— Куда отправляетесь.
— Не могу.
— Я сколочу деньжат, потом отойду, так сказать, от дел и буду учиться, читать книги, прочитаю всех классиков.
— Было бы замечательно!
— Но сперва разбогатею и покажу себя, покажу, что способен рисковать и побеждать. Вы ведь не хотите, чтобы я просто участвовал в общей гонке, правда?
— Джо, если пойдешь по наклонной дорожке, назад уже не сможешь вернуться; если изберешь насилие, попадешь в ловушку, станешь просто орудием очень дурных людей.
— Кто говорил о насилии, отец? Не надо относиться так серьезно ко всему, что я говорю. Во всяком случае, от насилия не уйдешь, разве не так? Ублюдки используют насилие. ИРА вынуждена использовать насилие, иначе не добьется справедливости, а при капитализме добиться справедливости невозможно без насилия — посмотрите на профсоюзы. В конце концов, куда ни ткнись, упираешься в насилие.
— Ты не прав, Джо, послушай…
— Как бы то ни было, капитализму конец. Почему немногие должны иметь все, а все остальные — ничего? Возьмите хоть Лэдброук-Гроув, вот вам мир капитализма. В одном конце поганые миллионеры, а в другом мы, остальные. Неудивительно, что им нужны армия и полиция! Общество насквозь прогнило, и вы знаете это не хуже меня, поэтому и покинули его, поэтому живете здесь, поэтому так одеваетесь, могу вас понять. Вы знаете: обладать собственностью непорядочно, безнравственно, вот почему у вас ничего нет. Вы учились в Оксфорде, но бедны, как мы. Был электрический чайник, но и его кто-то украл.
— Может быть, ты.
— Люди просто рабы, иначе не стали бы с этим мириться, не стали бы мириться с мучительным голодом, когда миллионеры шикуют на своих яхтах, да и с какой стати? Но они рабы. Точно как евреи. Я читал в газете о концлагерях. Почему они покорно шли туда, как овцы, почему не сражались? И в лагерях — их же было так много, почему они позволяли травить себя в газовых камерах, почему не перебили охрану? Я бы сражался, будь я на их месте.
21 
