ФАНТАСТИКА

ДЕТЕКТИВЫ И БОЕВИКИ

ПРОЗА

ЛЮБОВНЫЕ РОМАНЫ

ПРИКЛЮЧЕНИЯ

ДЕТСКИЕ КНИГИ

ПОЭЗИЯ, ДРАМАТУРГИЯ

НАУКА, ОБРАЗОВАНИЕ

ДОКУМЕНТАЛЬНОЕ

СПРАВОЧНИКИ

ЮМОР

ДОМ, СЕМЬЯ

РЕЛИГИЯ

ДЕЛОВАЯ ЛИТЕРАТУРА

Последние отзывы

Обрученная во сне

очень нудно >>>>>

Королевство грез

Очень скучно >>>>>

Влюбленная вдова

Где-то на 15 странице поняла, что это полная хрень, но, с упорством мазохостки продолжала читать "это" аж до 94... >>>>>

Любовная терапия

Не дочитала.... все ждала когда что то начнётся... не понравилось >>>>>

Раз и навсегда

Не понравился. Банально, предсказуемо, просто неинтересно читать - нет изюминки. Не понимаю восторженных отзывов... >>>>>




  41  

Зачем нарциссу жалость знать?

Все весны склонны убивать.

Он — волю свою диктовать!

Молодой хозяин.

— О чем ты думала, дорогая?

— Я думаю, тебе нужен отпуск.

Люций пришел в замешательство.

— Но я и так в постоянном отпуске. По крайней мере, я имею в виду…

— Тебе необходима перемена обстановки. Ты б давным-давно мог закончить свою книгу, если бы не сидел взаперти в этой башне из слоновой кости. Тебе следует бывать на людях, спорить с ними, жить реальной жизнью.

Подобная перспектива, похоже, не слишком увлекла Люция.

— Но, дорогая…

— Только не начинай…

— Я думал, ты хочешь, чтобы я спорил!

— Я не хочу, чтобы ты спорил со мной. А хочу, чтобы ты уехал на время. Мог бы съездить к своей сестре.

Сестра Люция, Одри, была замужем за агентом по продаже недвижимости и жила в Эшере. Они не ссорились, но и почти не виделись.

— Она очень занята… дети…

— Они наверняка теперь уже взрослые?

— Не все, Тимми и Робби…

— Ну, мне все равно, куда ты поедешь.

Люций молчал. Неслышно вошла птичьеголовая Рода и задернула шторы на окнах. Когда она удалилась, Люций сказал:

— Герда, дорогая, ты была исключительно добра ко мне. Когда это началось, мы не думали, да, не знаю, что мы думали, я, по крайней мере… с тех пор прошло столько времени, и я был очень счастлив здесь, так уж случилось, и мы никогда это всерьез не обсуждали… и я иногда чувствовал… то есть задавался вопросом, не чувствуешь ли ты… не хочешь ли ты заключить соглашение до…

Герда, нахмурясь, слушала. А Люций вдруг представил себя в съемной комнатенке где-нибудь на севере Лондона, живущим на свои жалкие сбережения и пенсию по старости и проводящим все дни в местной публичной библиотеке. Ужасная и вполне возможная перспектива.

— Ты хочешь пожизненное соглашение?

— Нет, конечно нет…

— Я пожизненное не хочу. Я признаю, что имею безусловное обязательство перед тобой точно так же, как перед Родой и Беллами.

Это было не самое лучшее решение вопроса, но Люций почувствовал облегчение.

— Я имею в виду не то, что отношусь к тебе как к…

— Не сомневаюсь, дорогая, не сомневаюсь. Mutatis mutandis [27].

— Просто мне хочется немного побыть одной с Генри.

— Да, понимаю, конечно. Прекрасно тебя понимаю. И разумеется, уеду…

Люций был рад услышать это рациональное объяснение, хотя упоминание о молодом хозяине породило мысль: предположим, он уедет, а если потом Генри не позволит ему вернуться?

Герда, все еще в рабочих брюках, смотрела на огонь в камине и не следила за изменениями настроения Люция.

— Думаю, если мы останемся одни… он будет… это будет лучше…

Если они останутся одни, он пожалеет ее, думала она про себя. Она заставит его, и ему придется сжалиться. В противном случае она будет обречена на мучения, на безумие, а это немыслимо, она должна знать свою участь. Она кажется ему суровой. Если бы только он начал понимать ее! За последние несколько дней независимое поведение Генри, его вежливая, отчужденная холодность постороннего изменили Герду. Необъяснимая волна возмущения, которое она испытывала поначалу, схлынула. Тогда, если бы Генри захотел обнять ее, утешить в ее утрате, стал бы уверять, что будет заботиться о ней, заменит ей Сэнди, она бы, наверное, в ужасе отшатнулась от него. Теперь же, когда подобное вряд ли бы произошло, она ясно видела свою потерянность, отчаянность своего положения, отчаянность, которая заставила ее быть совершенно глухой к чувствам Люция, к его жалкой гордости и страху, что его отошлют к Одри. Теперь Герда понимала, что, если Генри просто возьмет и вернет ей дом, что он мог сделать, если он просто бросит ее здесь одну навсегда и вернется в Америку, она сойдет с ума. Генри был всем, что у нее осталось, она не могла потерять его и не допустит этого.

В холле неожиданно раздался сильный шум, парадная дверь со стуком распахнулась и послышались громкие голоса. Герда и Люций посмотрели друг на друга и вскочили на ноги. Выбежав в холл, они увидели Генри и девушку, всю заляпанную грязью.

— Мама, это Колетта Форбс. Она промокла до нитки, я тоже, мы искупались в озере!

Таким возбужденным мать еще не видела его за все то время, что он был дома.

Герда, несколько лет не встречавшая Колетты, была поражена так же, как Генри в первый момент. Она помнила маленькую девочку, но прошедшие годы превратили Колетту в молодую женщину. Несмотря на детскую дружбу Генри с Катоном, Маршалсоны и Форбсы никогда не общались, даже когда Бёрк был жив. Герда никогда особо не ладила с умницей Рут Форбс. Позже произошла ссора по поводу того, по чьим землям проложат дорогу; и у Герды сложилось впечатление, что Джон Форбс относится к ней с презрением, как к малограмотной особе, через удачное замужество перескочившей bgrande dame [28]. Возможно, и Люций невольно усилил это впечатление. Он познакомился с Гердой через Джона Форбса, и хотя Джон Форбс, конечно, ничего такого не говорил, Люций чувствовал, что Джон не понимал и не приветствовал его чудесной дружбы с Гердой. Он подозревал, что Джон смеялся над ними обоими. И чувствительный Люций отдалился от него. Вот так и вышло, что Герда, хотя, безусловно, с тех пор встречала Колетту, все же лучше помнила ее маленькой девочкой, бегавшей с Генри и ее братом.


  41