очень нудно 
60 
— Это нелегко. Он сказал, что ты из тех джентльменов, которые неравнодушны к злодеям.
— Ишь, психолог. Во всяком случае, я рад, что Америка не окончательно деклассировала меня. Но ты же не собираешься оставить подобного рода работу и уйти в монастырь, не собираешься? Откроешь другую такую же Миссию?
— Возможно. Ну аты как? Что поделывал, как вернулся домой?
— Это я и хочу тебе рассказать, — ответил Генри и добавил: — Да, я видел Колетту.
— Правда? Заходил к моим в Пеннвуд?
— Нет, конечно. Твой отец всегда пугал меня до потери сознания, у него такой громовой голос. Я встретил ее… в деревне. Совсем взрослая стала.
— Да, теперь она большая девочка.
— Странное чувство испытываешь, возвратившись спустя столько лет. Все старые ритуалы по-прежнему блюдутся; я не имею в виду, что мы специально одеваемся к обеду, но нечто подобное. Все продолжается, только все мертво, и мертво окончательно.
— Полагаю, твоя мать надеется, что ты вдохнешь жизнь в имение.
— У меня не получится.
— В конце концов, прошло еще не много времени со…
— Я не смогу быть вторым Сэнди…
— Я не о том, чтобы быть вторым Сэнди. Конечно, ты сделаешь это иначе…
— Да? Думаешь, мне удастся?
— Почему нет? Ты ведь не собираешься уезжать обратно в Америку? Ты только что говорил о желании помогать мне. Или ты это не всерьез?
Генри промолчал. Они сидели наверху, в голой комнате: Генри на кровати, Катон на стуле. За окном стемнело, и Катон только что зажег свет, осветив озабоченное лицо Генри. Он явно был в некотором возбуждении, крутил нервными пальцами завитки своих темных волос, бросая беспокойные быстрые взгляды на Катона. Казалось, он был серьезен и вместе с тем готов захихикать.
— Катон, ты часто видел Сэнди, я имею в виду, пока меня здесь не было?
— Да нет, вообще его почти не видел.
— Не видел в Лондоне, не… встречал каких-нибудь его друзей… или еще кого?
— Сталкивался с ним время от времени в Лэкслиндене, в деревне. Раз в Лондоне пригласил пообедать. Но послушай, Генри, мне в голову не приходило, что ты ограничишься тем, что станешь просто помещиком. Ты теперь финансово независим, можешь продолжать писать свою книгу о том художнике, о котором я никогда не слыхал…
— Скорей всего, я ее заброшу.
— Ну так о чем-нибудь еще, ты же ученый…
— Ха-ха!
— Не то мог бы преподавать, а если хочешь заняться преступниками, то их, в конце концов, в наши дни всюду полно. В этом больше смысла, чем следовать за мной, как ты выразился.
— Ты необходим мне, чтобы разобраться во всем, Катон, необходим.
— В чем во всем? Ты очень взвинчен. Тебе, конечно, совершенно не нужно сидеть все время в Холле. Твоя мать способна сама вести дела, думаю, при Сэнди в основном она управляла имением. Ты мог бы жить в Лондоне, в Париже, где угодно. Но хотя бы для того, чтобы доставить удовольствие матери, проявлять и разумный интерес к имению. В конце концов, должно же оно дальше существовать.
— Должно ли?
— Если хочешь изменить ритуал… Что ты сказал?
— Я спросил «должно ли»? Должно ли оно дальше существовать?
— Ну а разве нет?
— Не вижу для чего.
— Что ты имеешь в виду?
— Более того, Катон… оно не существует.
— Но, Генри, что?..
— Собираюсь продавать, — ответил Генри.
— Продавать… что?..
— Все, все, что есть: Холл, парк, дома, фермы. До последней мелочи.
Генри в упор смотрел на Катона, глаза его блестели, губы дрожали в сдерживаемой улыбке.
Катон приподнял полу сутаны и скрестил ноги.
— Генри, ты это не серьезно.
— Почему же? Отчего ты думаешь, что я не серьезен? Посмотри на меня. Разве я кажусь несерьезным?
— Ты кажешься ненормальным.
— Я это сделаю, Катон, и сделаю очень скоро, как только смогу это уладить. Это моя собственность. А собственность может быть продана. Продали же «Луговой дуб», чтобы купить дорогую игрушку, которая позарез понадобилась Сэнди.
— Но… к чему такая крайность… такая поспешность?..
— Ты удивлен!
— Ты этого добивался. Да, я удивлен… если ты именно это имеешь в виду. Но что твоя мать думает об этом?
— Я ей еще не говорил, — ответил Генри.
Он пронзительно засмеялся, на мгновение откинулся спиной на кровать, потом вновь сел, подавшись вперед и выжидательно глядя на Катона блестящими глазами.
Катон посмотрел на его оживленное, озорное лицо:
60 
