17 
Постараюсь изложить их Вам настолько подробно , насколько мне позволит стыд.
Морозной ночью , 24 февраля 1744 года , за несколько минут до того , как ослепительная кадмиевая вспышка предвестила приближение самой страшной грозы , какую только видел наш век , Маргарита – к тому времени она находилась на седьмом месяце беременности – в ужасе проснулась. Помню , той ночью – уж не знаю , почему – я бодрствовал , пребывая во власти смутного беспокойства , которое – теперь я в этом уверен – предвещало трагические события. По причинам , мне неведомым , я был уверен в том , что грядет нечто неотвратимое. То , что затем произошло , как будто воплощало мои мрачные предчувствия: моя жена приподнялась и , опираясь на локти , скорчилась от непереносимой боли. Она поднесла ладонь к животу , как это обычно делают беременные женщины в случае неизбежной опасности. В тот самый момент одновременно произошло два события , как если бы одно было и причиной и следствием другого. Едва моя супруга прикоснулась к ночной рубашке , как мне передалось ее собственное ощущение , что живот стал гораздо больше , нежели несколькими часами раньше , когда она ложилась спать; и в ту же минуту весь дом содрогнулся от раската грома. Я попытался успокоить себя тем , что происходящее является всего лишь игрой воображения , кошмаром полусна-полуяви. Не медля ни секунды , я зажег все свечи в подсвечнике , что стоял на ночном столике , и с ужасом убедился , что семимесячный живот , который всего несколько часов назад выступал не более , чем миниатюрная грудь моей жены , на самом деле невероятно раздулся , так что она даже не могла охватить его руками.
Тогда я еще не подозревал , что внезапное пробуждение моей жены станет началом самого чудовищного из всех кошмаров , который будет преследовать меня до конца дней.
За окном на мир беспощадно взирало небо , город , зажатый сверху и снизу между грозой и рекой , казался далекой , призрачной тенью , молившей о жалости. Париж еще не видел Сену в подобном неистовстве. Волны гневно хлестали ступени набережных , терзали гребнями балюстрады мостов.
Однако даже если вообразить себе самое ужасное , что может случиться с роженицей , любая фантазия покажется невинной по сравнению с тем , что произошло той ночью , когда разразилась чудовищная буря , равных которой не помнит никто из современников.
Яростно стегал дождь. Я подошел к окну , протер ладонью стекло и убедился , что за завесой воды и града не видно ничего дальше карниза , на котором разлетались вдребезги горшки с геранью , будто их рубили топором. Стоявший напротив собор казался эпицентром потопа , как если бы весь божий гнев изливался из темных пастей гаргулий , изрыгавших тяжелые потоки воды.
Я перевел изумленный взгляд на мою жену , но оттуда , где я стоял ее лица не было видно , его заслоняла гигантская возвышенность живота.
Гроза длилась всего пять минут , но ее последствия уже были непоправимы. Жена кричала от боли. В полном отчаянье я закутал ее в одеяла и не без труда взял на руки.
Л иш ь когда вода потекла по моим коленям , я осознал , что одеяло промокло. Я положил жену на старый поломанный стол , казалось , она умирает.
Лошади ржали и били копытами , выпуская изо рта густой белый пар. Было невозможно впрячь их в коляску. Маргарита корчилась от боли , времени оставалось все меньше и меньше. Я подбежал к воротам и стал звать на помощь. Казалось , все жители Парижа вымерли от внезапной эпидемии чумы. Вопли моей жены заставили меня вернуться в дом. Войдя , я увидел , что она стоит , прислонившись к стене , под прозрачным покровом холодного пота и , задыхаясь , пытается перекрыть руками кровавый водопад , хлещущий по ее ногам. При иных обстоятельствах , если бы речь не шла о моей жене , при виде подобной картины я бы впал в оторопь. Однако , в данном случае я собрал всю свою волю в кулак и преисполнился решимости вытащить с того света плод , нашедший приют в лоне моей супруги.
17 
