16 
– »Метро-Голдвин-Майерс, – сказал Эрнест. Он укладывал чемодан и не смотрел на нее. Он не услышал ее свистящего дыхания и неестественных ноток в ее голосе.
– Вы тоже бываете на студии?
– Ага. Вилли устраивает мне пропуск. Иногда хожу смотреть на съемки. Вилли – плотник. Работал там до войны и опять вернулся. Мы вместе служили. Прекрасный малый. На вечеринках незаменим! У него знакомых барышень, телефонов у него – вы себе представить не можете. Толстая черная книжка – и вся полна телефонами. Сам не помнит половину дам, которые у него записаны.
Эрнест постепенно зажигался темой. Он сел на стульчик возле стены. Он засмеялся.
– В начале войны – я его еще не знал – он служил в Санта-Ане. Офицеры, значит, прослышали про его черную книжечку и стали брать Вилли в Голливуд. Вилли добывал для них дам и увольнение получал, когда хотел. Ему неплохо жилось, пока их часть не посадили на пароход.
Во время этих воспоминаний в глазах у Нормы появилось выражение досады. Она теребила свой фартук. Голос ее сделался высоким, потом низким.
– Скажите, вас не очень стеснит, если я попрошу об одном одолжении?
– Да нет, – сказал Эрнест. – О каком?
– Если я дам вам письмо, а вы вдруг… Ну, окажетесь на студии МГМ и случайно встретите мистера Гейбла. Так вы ему… его не передадите?
– Кто это – мистер Гейбл?
– Мистер Кларк Гейбл, – сурово сказала Норма.
– А-а, он. Вы его знаете?
– Да, – сказала Норма ледяным голосом. – Я… я его двоюродная сестра.
– Вон что? Ну конечно, передам. Но вдруг я туда не попаду? Почему вы не отправите по почте?
Глаза у Нормы сузились.
– Почта до него не доходит, – загадочно сказала она. – Там сидит девица – ну, секретарша, так она просто забирает письма и сжигает.
– Да что вы? – сказал Эрнест. – Зачем?
Норма остановилась и подумала.
– Там просто не хотят, чтобы он их получал.
– Даже от родственников?
– Даже от двоюродной сестры, – сказала Норма.
– Это он вам сказал?
– Да. – Глаза у нее были широко раскрыты и ничего не выражали. – Да. Конечно, я скоро туда поеду. Были предложения, и раз я даже собралась ехать, но мой двоюродный брат-то есть мистер Гейбл – сказал, он сказал: «Нет, тебе надо набраться опыта. Ты молода. Тебе некуда спешить». И я набираюсь опыта. В закусочной очень много узнаешь о людях. Я их все время изучаю.
Эрнест посмотрел на нее с некоторым сомнением. Он слышал фантастические рассказы об официантках, которые в одну ночь становились звездами сцены, но у Нормы не те буфера, подумал он, и не те ноги. Ноги у Нормы были как палочки. Хотя он знал о двух или трех кинозвездах, которые без грима до того неинтересны, что на улице их никто и не узнает. Он читал о них. А Норма – хотя внешность у нее неподходящая – ну, ей подложат, где надо, и если Кларк Гейбл ей двоюродный брат, то при такой руке не пропадешь. Все двери открыты.
– В этот раз я вообще-то не собирался просить у Вилли пропуск, – сказал он. – Бывал уже я там… но, если вам нужно, я туда схожу, найду его и передам ваше письмо. А все-таки зачем, по-вашему, они выкидывают его почту?
– Просто хотят выжать из него все, что можно, а потом выкинуть его, как старый башмак, – сказала Норма со страстью. Чувства накатывали на нее волна за волной. Она была в экстазе, и в то же время ее душил страх. Норма не была лгуньей. Такого, как сейчас, с ней никогда не случалось. Она шла по длинной шаткой доске и понимала это. Одного вопроса, малейшей осведомленности со стороны Эрнеста было бы достаточно, чтобы скинуть ее в пропасть, но остановиться она не могла.
– Он великий человек, – говорила она, – великого благородства человек. Ему не нравятся роли, которые его заставляют играть, потому что он не такой. Рета Батлера – он не хотел его играть, потому что он не подлец и не любит играть подлецов.
Эрнест опустил голову и наблюдал за Нормой исподлобья. И Эрнест начал понимать. Разгадка забрезжила в его сознании. Красивее, чем сейчас, Норма никогда не будет. Ее лицо выражало достоинство и отвагу и по-настоящему сильный прилив любви. Эрнесту оставалось либо осмеять ее, либо ей подыгрывать. Если бы в комнате был посторонний, например, другой мужчина, Эрнест бы, наверно, ее высмеял из страха, что этот посторонний будет его презирать, и высмеял бы тем наглее, с тем большим стыдом, что видел, как светится в девушке сильное, чистое, всепоглощающее чувство. Это оно заставляет новообращенных пролеживать ночи на камнях перед алтарем. Такого излияния нектара любви, такого открытого жара Эрнесту ни в ком не приходилось видеть.
16 
