Последние отзывы

  142  

Конечно же, ее работоспособности можно сыскать и другое объяснение, подумала Роузи, как и ее слегка отстраненной мягкой уступчивости. А Майк просто принял это за истинный накал страстей, потому что хотел, чтобы это была страсть. А это был призрак страсти.

И глаза у нее были где-то не здесь, и глядела она куда-то в сторону.

В те времена эта ночь ничего не значила для Роузи, или по крайней мере ей казалось, что она ничего не значит; единственное, чему она удивлялась, так это тому как гладко все прошло и как мало осталось послевкусия. Но в ту ночь она что-то сбросила с себя, как старую кожу теперь она это чувствовала. Она сделала шаг в сторону. И пусть поначалу ей казалось, что она хочет всего лишь уйти от Майка, от его желаний и страстей, от брака, от Каменебойна, оказалось, что она отчего-то не может теперь остановиться, она идет и идет и уже зашла дальше чем может понять, и идет она всегда прочь и никогда — навстречу.

Изнутри в ней поднялась могучая и неостановимая волна дрожи; она передернула плечами.

— Что такое? — спросил Майк.

— Нет, ничего — ответила она. — Кто-то наступил на мою будущую могилу.

«Бизон» взобрался на последний небольшой подъем, на водораздел Дальних гор, и перед ними легла через долину дорога на Каскадию, заправочные станции, крошечные ресторанчики и стоянки, полные автомашин, как будто груда ярко раскрашенных игрушек; дорога бежала между ними и уходила в старый серый город, отсюда, с высоты, казавшийся едва ли не cinquecento ^[104], густая мешанина пригородов и почерневшие от времени шпили, и купол окружного суда.

Если бы ей и в самом деле захотелось обсудить возникшие вопросы, подумала Роузи, если бы в этом и в самом деле возникла необходимость, Майку тут вообще было бы нечего делать. Вызвать Роз в суд, и пускай Алан вытянет из нее, пусть заставит ее сказать, чем они занимались с Майком. Потому что сама Роузи была Образцовой Матерью-Одиночкой, вела себя как пай-девочка, впрочем и искушений-то особых не было. Она обходилась без мужчин с той самой ночи прошлым летом, с того самого пикника у реки на Полнолуние, когда Споффорд заволок ее в запертый киоск, где торговали хот-догами, и трахнул на своем старом индейском одеяле, покуда снаружи невнятно колобродила подвыпившая публика.

Роузи поняла, помотавшись с Аланом Баттерманом по залам гражданских и арбитражных судов, почему у Алана всегда такой вид, как будто его переполняют чувства, которые он сдерживает с большим трудом. В таких местах и обстоятельствах ее и саму то и дело захлестывала волна эмоций, которые невозможно было полностью скрыть, а еще труднее — отделить друг от друга: ярость, когда Майк врал, торжество, когда Алан приводил какой-нибудь неоспоримый довод, вина, смятение, презрение, и ни единому из этих чувств она не была рада. Все эти заседания казались Роузи совсем не судебными слушаниями, а каким-то темным ритуалом в тюрьме Пиранези ^[105], наказанием, пройдя через которое, только и можно обрести свободу: если чувствуешь в себе силы — вперед, ходи по раскаленным угольям, варись в кипящей бычьей крови. Алан, который, ясное дело, ничего подобного сам не ощущал, вероятнее всего, просто впитывал все это от своих клиентов и от тех, с кем они имели дело, — как ядовитые испарения.

— Я одного не могу понять, — сказала она ему как-то раз, когда возникла пауза и Майк со своим адвокатом шушукались о чем-то, голова к голове, в противоположном углу, — каким образом судья может понять, что к чему?

Откуда они знают, что принятое ими решение — единственно правильное?

— А они этого и не знают, — отозвался Алан, вытягивая ноги и закинув один черный туфель на другой. — Один мой знакомый судья как-то раз пожаловался мне, что его по-настоящему беспокоит именно эта проблема — что, по сути говоря, он не знает, правильный ли он вынес вердикт. И не то чтобы я сильно удивился, услышав такое. Он прекрасно отдает себе отчет в том, сказал он мне, что ему известно только то, что ему представили в суде. И муж, и жена ведут себя самым что ни на есть добропорядочным образом; на детишках воскресное платье. Если бы он просто жил с ними по соседству, он и то знал бы куда больше. Но он обязан вынести решение, опираясь только на то, что он действительно знает, даже если то, что он знает, не есть вся происшедшая с этими людьми история и даже если известная ему информация не имеет никакого касательства к истинной истории происшедшего да еще зная при этом, что принятое им решение повлияет на судьбы всех этих людей на всю оставшуюся жизнь.

  142