очень нудно 
50 
Они снова начинают целоваться. На ней джинсы, и через них он долго сжимает и гладит ее между ног, достаточно долго, чтобы почувствовать жар и влагу сквозь плотный деним. Она не останавливает его, только крепче обнимает, упирается головой в его шею, дышит все более учащенно, и в конце концов ее начинает бить дрожь, руки судорожно впиваются ему в спину, она кусает его в плечо через рубашку, и с ее губ слетает какой-то кошачий стон. Она содрогается в последний раз, слабеет, падает на него и задыхается — на шее и щеке он чувствует ее горячее дыхание.
Он спрашивает:
— Ты кончила?
Она не отвечает, делает пару тяжелых вздохов, а потом, опираясь на ослабевшие руки, пытается подняться и взглянуть на него. Ее лицо раскраснелось, тяжелые распущенные волосы источают аромат дыни. Кажется, она хочет что-то сказать. Какую-нибудь колкость, не иначе, думает он, но вместо этого она закатывает глаза, встряхивает головой и валится на него.
Он широко ухмыляется.
Филдинг сжимает в руке мобильник. Не верит своим ушам. Ясно, что ему следовало задержаться в этой долбаной Шотландии, но что делать, если срочные дела вызвали его обратно в Лондон; пришлось нестись на всех парах в южном направлении, а Ол остался и преспокойно пялит свою математичку. Филдинг даже названивал ей в офис, унижался, просил передать Олбану, чтобы тот ему перезвонил. В итоге он своего добился, но сейчас Ол уперся рогом.
— Ол, ты нужен мне здесь. Я один не справлюсь. Могу попытаться, но это без толку. С тобой у меня намного больше шансов. Вместе мы хорошая команда. Ну, давай. Без балды. Старик, я на тебя рассчитываю.
Филдинг кривится и сам это чувствует; он шагает по Уордор-стрит, чтобы после работы встретиться с фабрикантами из Китая и проставиться в ресторане за обсуждением производственных мощностей, поставок и цен.
— Послушай, Филдинг, — говорит Ол чертовски спокойным и небрежным тоном. — Я же сказал, что буду на сборище в Гарбадейле. Значит, буду. Но ехать в Лондон ради того, чтобы дурить головы нашим с тобой отцам и подбивать их выступить против сделки, я не собираюсь.
— Разве ты не хочешь повидаться с родителями?
— Через пару недель я в любом случае их увижу.
— Ол, не могу поверить, что тебе наплевать на семью. Мы можем все потерять, а ты только… Ты со своей… этой… Нет, я, конечно, рад, что ты так шикарно зажигаешь в Глазго с Верушкой, но наша семья под угрозой. А ведь у нас с тобой есть шанс что-то изменить, повлиять на ход событий.
— На днях я возвращаюсь в Перт, — говорит Олбан, как глухой.
В Перт. Силы небесные! Филдинг удерживается от саркастических комментариев по поводу сравнительных достоинств загаженной халупы в Перте и гудения блестящего, богатого Лондона; он только интересуется:
— Никак она тебя выставила?
— Ага, — рассеянно отвечает Ол. — Нет, ты что, я просто чувствую, что отнимаю у нее слишком много времени. У нее своя жизнь. Через какие-то промежутки времени мне начинает казаться, что я навязываюсь. Неудобно.
— Понятно.
Понятно, что ты мозгами трахнулся, добавляет про себя Филдинг. Он видел их вместе. Бабенка, конечно, супер и на этого идиота, бля, молится. Олбан — козел. Но Филдинг лучше промолчит. Некоторым людям, видно, на роду написано избегать всего мало-мальски хорошего на своем пути и пропускать мимо ушей полезные советы, которые дают им добрые друзья и родные. Это особый дар. То есть антидар. Это проклятие. Точно, вот верное слово, решает Филдинг. Проклятие.
Хрен гребаный.
4
Сижу это я в «Воли-Вэлли» — для тех, кто не имеет чести знать эксклюзивные питейные заведения славного города Перта, объясняю: в баре «Волонтир-армз» на Вэлли-стрит; со мной, как водится, Диди (т. е. Д. Д., читай «Дылда-Дебил») и Выпила (т. е. В. П. Л., читай «Вижу Попкины Линии» или как-то так), которую, впрочем, иногда пишут «Выепла» — сам видел: на Айлэй-авеню есть глухая стена с похабными надписями, там в ходу по большей части второй вариант, — и тут является наш красавчик Олбан.
— Обдолбан! — орет Диди при виде этого блудного сына, а тот еще даже войти не успел: стоит в дверях, осматривается.
Диди машет ему внезапно опустевшим стаканом. Всем известно: чувак на кармане пару шекелей всегда имеет, поэтому дружбаны мои, кто понаглее (сейчас подумаю, кто сюда не относится, — Олбан, естественно, не в счет… нет, навскидку не могу сообразить, потом, может, припомню!), из него тянут как могут, а он вроде бы и не против. Говорю же, наглеют ребята.
50 
