очень нудно 
175 
— Ничего. Лежи смирно.
— Пожалуйста, не надо! Пожалейте меня. — Ее круглые, как бусинки, глаза наполнились слезами.
— Скажи, это Яои Ямамото убила своего мужа?
— Да, да, — с готовностью подтвердила она.
— А кто расчленил тело? Вас ведь было трое, да? Ты, Масако и Йоси?
— Да.
— Кто это все задумал? Масако?
— Конечно!
— Яои заплатила вам? Сколько вы получили за работу?
— По пятьсот тысяч каждая.
Сатакэ рассмеялся. Какая ирония! Три домохозяйки за гроши разрезали какого-то недоумка, даже не догадываясь, что тем самым сокрушили империю, на создание которой он потратил более десяти лет.
— Масако тоже получила пятьсот тысяч?
— Нет, она ничего не взяла, отказалась от денег.
— Почему?
— Потому что гордячка, — выпалила Кунико.
Гордячка? Сатакэ снова рассмеялся.
— А как Масако познакомилась с Дзюмондзи?
Пораженная тем, что он знает так много, Кунико медлила с ответом.
— По-моему, они уже были знакомы… когда-то давно, — сказала она наконец.
— Потому он и давал тебе деньги?
— Нет, это случайное совпадение. Я взяла кредит еще до того, как…
— Уж больно гладко все складывается, — усмехнулся Сатакэ, и Кунико снова расплакалась. — А вот слезы лить поздно.
— Нет, нет, не убивайте меня! Умоляю вас!
— Подожди-ка. Еще один вопрос: как обо всем узнал Дзюмондзи?
— Я ему рассказала.
— Кто-нибудь еще знает?
— Нет, больше никто.
— А тебе известно, что твои подруги вместе с Дзюмондзи организовали свой маленький бизнес? Ты знаешь, чем они занимаются? — Сатакэ вытащил из брюк широкий кожаный ремень. Глаза Кунико побелели от ужаса, она замотала головой, задергалась. — Так знаешь или нет?
— Нет! — взвизгнула она.
Он кивнул.
— Понятно. Они тебе не доверяют. И ты им больше не нужна.
Он накинул ремень на шею Кунико и затянул петлю — крик захлебнулся, сошел на хрип. На всякий случай Сатакэ наклонился, поднял с пола трусики и снова засунул их ей поглубже в рот. Глаза ее полезли на лоб от нехватки воздуха, и тогда он резко потянул за оба конца.
Второе в его жизни убийство прошло совершенно буднично и скучно.
Сатакэ развязал веревки и столкнул безжизненное тело с кровати. Потом завернул его в одеяло, перенес на балкон и аккуратно положил в углу, так, чтобы его нельзя было увидеть с других балконов. Солнце уже висело над холмами, только сейчас, в слабеющих лучах, они казались не пурпурными, а черными и почти сливались с темнеющим небом.
Закрыв балконную дверь, Сатакэ проверил содержимое сумочки Кунико. В кошельке обнаружились несколько бумажек по десять тысяч йен и два ключа — один от машины, а другой, вероятно, от квартиры. И деньги, и ключи Сатакэ положил в карман, потом собрал одежду, белье и обувь, запихал все в мешок и, прихватив собственный бумажник и ключ, вышел из квартиры. Было уже темно и холодно, хотя ветер к вечеру стих. По запасной лестнице в дальнем конце коридора он поднялся на следующий этаж и, обходя оставленные у стены детские трехколесные велосипеды и горшки с зеленью, направился к квартире Кунико. В коридоре никого не было. Оглядевшись, он достал ключ и открыл дверь.
Повсюду валялись новые, только что купленные вещи, старая одежда, обрывки упаковочной бумаги и пакеты. Не испытывая ни малейшего желания задерживаться здесь сверх необходимого, Сатакэ опорожнил принесенный мешок и поспешно вышел. Убедившись, что за ним никто не наблюдает, он запер дверь на ключ и направился к лифту. Ключ от квартиры Кунико полетел в мусорную корзину на первом этаже, и Сатакэ, забрав со стоянки за домом свой велосипед, покатил на фабрику, снова превратившись в обычного охранника, спешащего на работу.
6
Дзюмондзи чувствовал себя на седьмом небе. Рядом с ним стояла красивая девушка в форме одной из самых известных средних школ города. Выкрашенные в каштановый цвет волосы спадали на гладкие щечки, подчеркивая белизну кожи, а розовые губки были слегка приоткрыты. Тонкие арки бровей привлекали взгляды к чудным глазкам, а коротенькая мини-юбка едва дотягивалась до длинных, стройных ножек. Девушка была так хороша, что могла бы сойти за модель, а выделила не кого-нибудь, а его. Оставалось только поддерживать марку.
— Чем бы ты хотела заняться? — спросил он, старательно скрывая нетерпение.
175 
