119 
Огня теперь было больше, чем дыма. Жар чувствовался даже по другую сторону бассейна, горячий ветер поднимал в воздух хлопья сажи и пепла. До того как обратиться в пепел, горящие предметы на краткий миг вспыхивали золотом, напоминая золотые крылья мошек, стайкой вылетавших из своего гнезда, казалось, все покидают это место. В освещенной вздымавшимся пламенем части неба обозначились контуры облаков, прежде скрытых во мраке.
В доме раздался грохот — похоже, обрушились балки второго этажа, пламя охватило часть внешней стены, и в бассейн рухнули оконные рамы. Сложный узор огня и сгоревшие черные рамы на мгновение вызвали призраки окон Мраморного храма в Сиаме. Капли воды, шипевшие на рамах, наполняли воздух звуками клокочущего кипятка. Все отступили от бассейна.
Дом, постепенно терявший стены, выглядел как огромная горящая клетка. Изо всех щелей пробивалось пламя. Дом вздыхал. Так, словно где-то в самом центре пламени был источник этого глубокого, тяжелого дыхания жизни. Порой в огне возникали силуэты привычных вещей из прежней жизни, но их накрывала и тут же уничтожала сверкающая волна, и они обращались в игравший с самим собой огонь. То огонь, вырвавшийся наружу, скользнув змейкой, скрывался в дыму, то черное облако дыма вдруг прорывало, и оттуда показывался лик огня… благодаря чьей-то быстрой, неустанной работе огонь сливался с огнем, дым с дымом, и вместе они стремились к одной вершине. В бассейне застыл, словно на якоре, перевернутый горящий дом и темное небо с кончиком заглядывавшего внутрь него пламени.
Ветер переменился, и дым повалил в их сторону, поэтому люди отступили подальше от бассейна. Никто не говорил об этом вслух, но все думали о том, что к запаху дыма примешивается пусть и слабо различимый пока запах горящей плоти, и плотно зажимали руками ноздри.
Риэ сказала, что скоро выпадет роса, так что лучше пойти в беседку, женщины повернулись спиной к огню, двинулись вверх по постриженному вчера газону, и только Хонда остался на месте.
Его преследовала настойчивая мысль, что он уже видел где-то подобный пейзаж. Огонь, вода, отражавшая огонь вода, горящие останки… — это было в Бенаресе! Почему Хонда, наблюдавший в той Святой земле невероятные вещи, не мечтал увидеть их снова?
Дом стал дровами, жизнь — огнем. Всякая ерунда обратилась в пепел, все, кроме самого существенного, перестало быть важным, из огня явился вдруг укрытый им огромный лик. Смех, стон, рыдания — все это поглощал вой огня, шум трещавшего в огне дерева, лопавшихся стекол — треск суставов всего дома, но сами эти звуки окутывала тишина. Падали обломки горевшей черепицы, дом сбрасывал с себя оковы и наконец предстал в невиданной прежде сверкающей наготе. По уцелевшей стене первого этажа шли трещины желтоватого цвета, они на глазах становились коричневыми, и огонь выбрасывал свой жестокий кулак из сочившегося тонкими струйками дыма, в том, с каким постоянством он изрыгал пламя, была не столько фантазия, сколько мастерство.
Хонда стряхнул с плеч и рукавов попавшие на них искры, на поверхности воды плавали сгоревшие обломки дерева, воду, словно водоросли, покрывал пепел. Вспышки огня пронзали все вокруг, и в воде — священном бассейне, построенном для того, чтобы в нем искупалась Йинг Тьян, отражалось очищающее пламя знаменитого места омовения в Бенаресе. Наверное, здешнее пламя чем-то отличалось от пламени погребального костра, отражавшегося в Ганге. Здесь огонь тоже был зажжен для двух тел, которые было так трудно уложить на дрова в костер и которые страдальчески, хотя уже были избавлены от страданий, корчились в огне, сопротивляясь уничтожению. Да, это определенно был тот же огонь, что горел чистым пламенем в ночном мраке Бенареса. Все быстро возвращалось к своим истокам. Дым заполнял небо.
Здесь не было только одного — той белой коровы, которая сквозь пламя пристально смотрела в лицо Хонды.
* * *
Когда прибыла пожарная машина, огонь уже ослаб. Однако пожарные тщательно залили весь дом водой. Они обнаружили два обуглившихся тела. Пришел полицейский и повел Хонду осматривать место происшествия. Лестница обвалилась, подняться на второй этаж мешали ее обломки, и Хонда отказался от этой мысли. Полицейский, спросивший о привычках Иманиси и госпожи Цубакихара, сказал, что, наверное, причиной пожара была сигарета, которую курили в постели. Если они приняли снотворное около трех часов, то время, когда лекарство начало действовать, и время, когда от выпавшей из рук на одеяло сигареты возник огонь, согласовывалось с тем, что рассказывал о своих привычках живой Иманиси. С мыслью о самоубийстве Хонда не согласился. Когда полицейский назвал это «самоубийством влюбленных», стоявшая рядом Кэйко, не сдержавшись, расхохоталась.
119 
