16 
Наконец принцессу вернули на прежнее место, и аудиенция приобрела свой первоначальный, торжественный вид, но Хонда, глядя издали на черные волосы принцессы, с плачем прильнувшей к придворной даме, все еще чувствовал у себя на коленях их запах и тепло.
Придворная дама объявила, что принцесса неважно себя чувствует и сегодняшнюю аудиенцию на этом следует прекратить, но Хонда через Хисикаву попросил разрешения задать только два коротких вопроса. Первый звучал так: «Киёаки Мацугаэ и я были на острове в усадьбе Мацугаэ и узнали о приезде настоятельницы храма Гэссюдзи. Я хочу спросить, в каком году и в каком месяце это произошло?».
Принцесса капризно приподняла мокрое от слез лицо, отняв его от колен первой придворной дамы, и, отводя прилипшие к щекам пряди волос, без запинки ответила: «В октябре тысяча девятьсот двенадцатого года».
Хонда был поражен до глубины души: он не был уверен, что в сердце принцессы событие, со времени которого прошла жизнь двух поколений, отпечаталось с такими подробностями, словно то был свиток с тщательно выполненными картинками. Пусть сказанные принцессой слова принадлежали Исао, просившему прощения за неблагодарность, но могла ли она знать подробности событий, которые стояли за этими словами? Да и верные числа принцесса назвала без всяких эмоций, словно выдуманные, потому что не знала подробностей.
Хонда задал второй вопрос: «Когда арестовали Исао Иинуму?»
Принцесса выглядела совсем сонной, но ответила без запинки: «Первого декабря тысяча девятьсот тридцать второго года».
— Пожалуй, уже достаточно, — первая придворная дама поставила принцессу на ноги, намереваясь увести ее.
Принцесса распрямилась, словно пружина, и, стоя на кресле, что-то пронзительно прокричала, обращаясь к Хонде. Придворная дама, удерживая, принялась выговаривать ей тихим голосом. Но принцесса закричала снова и схватила удерживавшую ее даму за волосы. Было понятно, что девочка повторяет одно и то же. Подбежали две другие дамы, пытались поймать принцессу за руки, но она билась в истерике, и рыдания эхом отражались от высокого потолка. Из-под рук пожилых женщин, которые успокаивали ее, тянулись смуглые детские ручки, ставшие еще более очаровательными и гибкими, они хватались за все, что можно. Придворные дамы, вскрикивая от боли, отступили.
— В чем дело?
— Послезавтра принцесса едет во дворец Банпаин и хочет, чтобы обязательно пригласили господина Хонду. Придворные дамы ее останавливают. Интересно, что получится, — ответил Хисикава.
Начались переговоры между принцессой Лунный Свет и придворными дамами. Наконец принцесса кивнула и перестала плакать.
Первая дама, поправляя платье и учащенно дыша, обратилась прямо к Хонде:
— Послезавтра, чтобы развлечь, ее светлость повезут на машине во дворец Банпаин. Ее светлость приглашает с собой господина Хонду и господина Хисикаву, прошу вас, примите приглашение. Там будет подан обед, так что в девять утра ждем вас во дворце Роз.
Это официальное приглашение Хисикава в переводе немедленно передал Хонде.
На обратном пути в машине Хисикава без всякого стеснения продолжал болтать, не обращая внимания на погруженного в мысли Хонду. Полное пренебрежение к чувствам других людей у человека, изображавшего причастность к миру искусства, говорило о нервах, напоминающих стершуюся зубную щетку. Он вполне серьезно считал, что забота о чувствах других — обывательская черта, и гордился тем, что в работе гида часто находил тому подтверждение.
— Это было прекрасно придумано — два ваших вопроса. Я сначала не понял, в чем дело. Принцесса выказала особую приязнь к вам, словно в ней возродился тот, кого вы знали, и вы пытались это проверить. Ведь так?
— Да, — коротко ответил Хонда.
— И на оба вопроса вы получили нужный ответ?
— Нет.
— Значит, на один?
— Нет, к сожалению, оба ответа были неправильными, — Хонда решился солгать, его уверенный тон обманул Хисикаву, и тот громко рассмеялся.
— Вот как? Все не так? А она с таким торжественным видом называла год — ну, что ж, ничего не поделаешь. Не смогли убедить вас в возрождении. Но и вы тоже хороши. Решили на такой милой девочке проверить предсказания уличного гадальщика. По большей части в человеческой жизни нет ничего загадочного. Тайна осталась только в искусстве, или, другими словами, только в искусстве тайна может стать «необходимой».
16 
