очень нудно 
29 
Это была слабость души. Скорее всего, обрушившееся на него буйство красок, вся та плоть и кровь преследовали его, заставляли стремиться к иной — спокойной, застывшей в камне религии. Даже в форме облаков в той стороне, куда он двигался, присутствовало это чистое неторопливое угасание. Густая, манящая тень деревьев казалась призрачной. Там не было людей. В мире тишины с полным отсутствием звуков, не считая ленивого рокота мотора, степной пейзаж, неторопливо проплывавший за окном, понемногу возвращал Хонду чувствами к родному дому.
Как-то неожиданно они выехали на край ущелья, врезавшегося в ровно расстилавшуюся степь. Это была примета Аджанты. Машина кружным путем стала спускаться к реке, которая, как лезвие бритвы, сверкала на дне ущелья.
…В лавочке, куда Хонда зашел размять ноги, выйдя из машины, было полно мух. Из ближайшего окошка он смотрел на входы в каменные пещеры, которые начинались по ту сторону площади. Ему казалось, что ринуться туда, не рассуждая, значило бы изменить тому одиночеству, которое ему сейчас было нужно. Он купил открытку и, уже держа влажными пальцами вечное перо, некоторое время рассматривал грубо отпечатанную фотографию каменных пещер.
У него снова возникло предчувствие, что будет шумно. Сновали какие-то черные, глядевшие с подозрением люди в белых одеждах, на площади, продавая местные украшения, кричали худые дети. Желтое безжалостное солнце проникало во все уголки площади, а в темной комнате на столе перекатывались три маленьких сморщенных апельсина. Их облепили мухи. Из кухни плыл резкий назойливый запах жареного.
Хонда стал писать на открытке. После долгого перерыва он писал жене — Риэ:
«Я в Аджанте — приехал посмотреть пещерный храм. Сейчас как раз отправляюсь туда. Передо мной оранжад, но края стакана засижены мухами, и пить невозможно. Я слежу за здоровьем, так что не беспокойся. Индия поистине необыкновенная страна. Береги свои почки. Привет матери».
Говорило ли это письмо о любви, привязанности? Стиль его писем всегда был таким. Несомненно, взяться за перо Хонду заставили витавшая в душе нежность и желание вернуться домой, но, выраженные словами, чувства всегда казались суховатыми.
Риэ, конечно, на сколько бы лет он ее ни оставил, встретит вернувшегося Хонду с той же спокойной улыбкой, с какой его провожала. Она из тех женщин, у которых выражение лица при расставании и выражение лица при встрече полностью совпадают, совсем как гербовый узор из лепестков на левом и правом рукаве. Казалось, ее лицо, различимое неясно, словно луна среди дня, лицо, на котором постоянно присутствовали признаки ее легкого недомогания, лучше сохранялось в памяти именно на расстоянии. Ну разве можно ненавидеть такую женщину? Когда Хонда писал открытку, в глубине души он ощущал полный покой и благодарность. Уверенность в том, что его любят, — это было совсем из другого мира.
Закончив писать, Хонда сунул открытку в карман снятого пиджака и поднялся со стула. Он решил, что отправит открытку из гостиницы. Вышел на залитую солнцем площадь. Сопровождающий неотступно следовал за ним.
Двадцать семь каменных пещер были пробиты в обнаженной породе посередине спускавшегося к воде обрыва. Река, песчаная отмель, камни, потом трава — подъем постепенно становился круче, на самом верху росли деревья, а где-то посередине был каменный карниз, который тянулся вдоль пещер.
Первая пещера была молельней. В Аджанте сохранились остатки четырех молелен и двадцати трех монастырских келий.
Как Хонда себе и представлял, тут присутствовали и запах плесени, и холодный мрак, но когда на огромную статую Будды в глубине пещеры от входа, размером просто с половичок, падал свет, были ясно видны сверкающие контуры фигуры, застывшей в позе медитации. Для того же, чтобы рассмотреть фрески, сплошь покрывавшие потолок и четыре стены, света было недостаточно, и луч карманного фонарика, который держал сопровождающий, кружа, как летучая мышь, слабо освещал то тут, то там отдельные кусочки. Взору являлись картины человеческих заблуждений и страданий, картины, которые Хонда никак не ожидал увидеть.
В кругу света всплывали свободные позы полуобнаженных женщин с золотыми коронами на голове и куском блестящей ткани на бедрах. В руках многие из них держали цветок лотоса. Их лица были похожи, как у сестер. Полузакрытые, удлиненные глаза и тонкие, как серп молодой луны, брови. Холодность прекрасного умного лба смягчали чуть раздувавшиеся ноздри. Полная нижняя губа, форма губ, переданная одним мазком. Так, наверное, будет выглядеть повзрослевшая принцесса Лунный Свет. От маленькой принцессы эти женщины отличались созревшим телом, их груди и сейчас казались готовыми лопнуть от зрелости плодами граната. На груди, как переплетенные лианы, небрежно путались изящные ожерелья из золотых и серебряных шариков. Здесь были фигуры, изображенные со спины, — женщины сидели, отведя в сторону согнутые в коленях ноги, что подчеркивало изящество талии, у других — выпуклый живот, вздергивавший вверх спускавшуюся с талии материю. Одни женщины танцевали, другие — находились при смерти…
29 
