89 
– Испей, мой дорогой, испей из него, – уговаривала она, – и тогда обретешь такое могущество, что сумеешь доставить нас обоих к милостивому Отцу для исповеди.
Я смеялся. Вожделение к этому слабоумному младенцу, лежащему передо мной, было почти невыносимым. Но ведь он был для меня чем-то вроде целой новой книги, не так ли, которую я вполне смог бы усвоить, и потому я не спеша приподнялся на локте, всматриваясь ей прямо в лицо.
– К милостивому Отцу? Ты думаешь, мы должны явиться именно туда? И немедленно, сразу, мы оба?
Она снова принялась рыдать.
– Не сразу, нет, не сразу, – причитала она.
Я видел, что сил у нее почти не осталось.
Я забрал малыша у нее из рук. Я сломал ему шею, выжимая всю кровь, до последней капли, досуха. Он даже не пискнул. Уже не было времени ни для страха, ни для страданий от боли, ни для рыданий.
Навсегда ли нам удается запомнить подробно свое первое убийство? Навечно ли?
Через всю голубятню прошел я той ночью, поедая, пиршествуя, пресыщаясь, упиваясь свежей кровью из их шей, отбирая у каждого все, чего мне хотелось, отправляя каждого в рай или в ад – откуда мне было знать? Ведь теперь я был обречен оставаться с ней на этой земле, и она пиршествовала вместе со мной, проявляя при том свойственное ей изящество манер, даже внимая моим завываниям и воплям, даже улавливая момент, чтобы поцеловать меня или вновь изводить своими рыданиями, в то время как я дрожал от ярости.
– Пора убираться отсюда, – предупредил я.
Это было перед самым восходом. Я сказал, что не намерен ни дня провести под этими остроконечными башнями, в этом замке ужасов, в этом месте, где рождается только все дьявольское и порочное.
– Я знаю одну пещеру, – сказала она. – Гораздо ниже в горных отрогах, за сельскими угодьями.
– Ах да, где-то на краю нашего луга?
– В тех прекрасных краях есть бескрайние луга, моя любовь, – подтвердила она. – А при свете луны нашему волшебному зрению представится не меньшая масса полевых цветов, сверкающих всеми мыслимыми оттенками, чем видят смертные в лучах Божьего солнца. Не забывай, его луна – это и наша луна.
– И завтра к ночи… прежде чем ты подумаешь о священнике…
– Не заставляй меня снова смеяться. Лучше покажи, как надо летать. Обними меня за талию и научи, как безопасно падать с высоты, не переломав руки и ноги. И больше не смей говорить мне о священниках. Не издевайся надо мной!
– …Подумаешь о священнике, об исповеди, – продолжала она, ничуть не испуганная, все тем же спокойным тоном, глядя на меня влажными от любви глазами, – мы вернемся в этот город, в Санта-Маддалану, пока все крепко спят, и сожжем все дотла.
Глава 13. Дцтя-невеста
Мы не подожгли факелом Санта-Маддалану. Слишком велико было искушение устроить охоту в городе.
На третью ночь, на восходе, когда мы вместе отдыхали в объятиях друг друга в нашей тайной и недосягаемой пещере, я перестал плакать.
И на третью ночь горожане узнали, что именно им предстоит, – несмотря на хитроумную сделку, заключенную с самим дьяволом, – и впали в паническое состояние. Нас ожидала прекрасная забава, перехитрить их, укрыться где-нибудь среди множества теней, наполнявших извилистые городские улицы, и взломать их самые хитроумные и самые сложные дверные запоры.
Ранним утром, пока никто еще не осмеливался подавать признаки жизни, а достойный францисканский священник проснулся в своей келье и, встав на колени, читал молитвы по четкам, умоляя Бога вникнуть во все случившееся, – как вы помните, тот священник, который познакомился со мной в гостинице, который отобедал со мной и предостерег от опасности по доброте душевной, а не другой, доминиканский его собрат, обозлившийся на меня, – так вот, когда этот священник молился, я пробрался во францисканскую церковь и тоже возносил молитвы.
Ведь каждую ночь я твердил себе шепотом то, что шепчет любой мужчина, ложась в постель со своей неверной любовницей:
– Еще одну ночь, о Господи, и после этого я пойду на исповедь. Еще одну ночь блаженства, о Боже, а затем я вернусь домой к жене…
У горожан не оставалось ни малейшей надежды.
Тем навыкам, которых я не обрел от рождения или не усвоил на собственном жизненном опыте, обучала меня, с терпением и благоволением, моя возлюбленная Урсула. Я умел читать мысли других людей, обнаруживать порок и мгновенно убивать грешника, как случилось, например, когда я высасывал кровь из ленивого, лживого торговца, отдавшего своих малых детей в руки загадочного Властителя Флориана, чтобы тот помалкивал на его счет.
89 
