очень нудно 
61 
«Это и все, что Мише от меня требуется?» — вопрошала она у самой себя. Бессонными ночами она искала ответ на этот вопрос. Временами ей казалось: он ждет, чтобы она поняла что-то, разглядела некую необходимость, о которой он умалчивал и которую она бессильна уловить. Предположение, что так оно и есть, не давало ей покоя. В другие минуты, особенно после того, как она раз или два была молчаливой свидетельницей споров о Мишином характере, ей стало чудиться, что он хранит ее, так сказать, про запас, для будущего исполнения роли в какой-то интриге, которая, очевидно, еще не созрела и еще, может быть, долгие годы будет зреть. Время шло. А она не приходила ни к какому решению, и случая узнать Мишу поближе не предоставлялось. Он никогда не предлагал ей посетить свою лондонскую квартиру. Она много думала об этой баснословной, окруженной столькими толкамИ резиденции, но даже приблизиться к ней не дерзала.
Как-то Миша объявил, что помимо платы за квартиру будет еще выдавать ей раз в месяц нечто вроде жалования. Она, конечно, стала возражать, но он объяснил, что своими «нелепыми», как он выразился, выходками наверняка наносит ущерб ее бизнесу; и поэтому на душе у него станет хоть немного спокойней, если она согласится на этот маленький подарок. Нина понимала, что не имеет сил сопротивляться и все равно согласится со всем, что Миша для нее придумает; тут не она решает, а он; и что пожелает, то и сделает, и как ему вздумается повернуть ее жизнь, так он ее и повернет; к тому же тогда ее вовсе не настораживала мысль, что она оказывается все больше и больше в Мишиной власти. Должно было пройти еще какое-то время, пока она впервые почувствовала тревогу.
Нина была честолюбива, к тому же обладала всеми задатками деловой женщины. Она успела обзавестись богатой клиентурой, и у нее стали рождаться планы расширить помещение, нанять несколько работниц… это помогло бы удвоить капитал и создать основу для прибыльного предприятия. И однажды она поделилась своими мыслями с Мишей Фоксом. Сразу стало ясно, что идея ему не понравилась; такого рода планы, поняла Нина, идут, вероятно, вразрез с той таинственной целью, к которой Миша, наверное, ее предназначил. Ему нужны были только три вещи: чтобы она жила одна; чтобы в любое время суток с ней можно было встретиться в ее квартире и поговорить без свидетелей; наконец, чтобы она имела возможность давать приют безымянным знакомым Миши. Кратко, но без всякого раздражения, Миша попросил, чтобы она не строила такого рода планы, а он со своей стороны позаботится о ее финансовом благополучии. Нина действительно больше об этом не упоминала, но ее жалование значительно возросло.
Итак, ее принудили жить в одиночестве. После того, как лихорадка любви к Мише уступила место чувствам, больше похожим на любопытство и изумление, этот пункт негласного соглашения стал все больше и больше досаждать ей. Странные отношения с Мишей разом лишили ее всякой личной жизни. Он являлся, когда ему вздумается, но она всякий раз обязана была находиться дома; и суровый приказ хранить молчание, который исходил не из слов Миши, а от всей его личности, отнимал у нее возможность открыть кому-либо свое сердце.
С некоторых пор Нина стала замечать, что и клиентки, и просто знакомые говорят с ней как-то по-особенному; и это натолкнуло ее на подозрение, что, вопреки их с Мишей осторожности, уже ползут слухи, что она — креатура Мишй Фокса. Такая репутация могла повредить ее делу, но расстраивало ее не только это. Ее глубоко оскорбляло само звание «креатура». До нее доходили слухи, а они кружили постоянно, что у Миши вроде бы есть десятки рабов всех мастей, которыми он вертит как ему заблагорассудится. Тем не менее ее потрясла и ранила догадка, что и ее относят к их числу. Нет, успокаивала она себя, я совсем другая. Я люблю Мишу. Но чем же таким особенным ты отличаешься от тех? — поразмыслив, спрашивала она себя. Миша приговорил ее любовь к молчанию, лишил права выразить себя — и любовь, тихая и невысказанная, превратилась постепенно в нечто странное, больше похожее на ужас и благоговение, чем на нежность. Раз или два Нина пыталась набраться мужества и поговорить с Мишей откровенно. Но, вспомнив обо всех тех благах, которыми обязана ему, тут же чувствовала себя виноватой… более того, она ведь настолько его боялась, что вряд ли способна была пуститься в объяснения, содержащие явный намек на нелояльность.
Потом к Нине пришла одна мысль. Она давно поняла: убежать от Миши можно только в том случае, если оставить Англию; но дальше эту мысль она никогда не развивала, потому что ей казалось невозможным покинуть Англию. Спасаясь бегством, она оказалась здесь, а отсюда бежать было некуда, в мире не осталось места, где можно было бы скрыться. Но спустя какое-то время она вдруг обнаружила выход. Можно уехать в Австралию! И чем дальше, тем заманчивей казался этот вариант. Сначала Нина подумывала об Америке, но потом передумала, и не столько из-за того, что в Америку не так-то легко попасть, сколько из-за несмолкающих разговоров о том, что Миша постоянно летает на самолете в Нью-Йорк и обратно. Нина знала себя и поэтому не сомневалась, что в открытом бою ей Фокса не победить, да и вообще, что бы она ни делала, как бы она ни сопротивлялась, выиграет всегда он. Поэтому у нее оставался лишь один выход — бежать; и бежать именно туда, где она уж наверняка вновь не встретится с Мишей. Америка для этих целей казалась ей уж слишком маленькой. А вот Австралия как будто сулила безопасность. Она никогда не слышала, чтобы Миша навещал Австралию.
61 
