144 
Прости меня… кто? Кто — прости?! Диомед?! Двухлетний убийца Лигерон Пелид?!
«Убей Диомеда!» — вопил рассудок. Потому что ребенок Пелея и Фетиды — залог клятвы олимпийцев, залог жизни, залог…
«Убей Диомеда! Он злой! Он палач маленьких, таких, как я! Он и меня убьет!» — оглушительно вторил детский) плач, прорываясь сквозь песок скуки и взбаламученное море любви.
Впервые рассудок с безумием были заодно!
Вот только напоенное ядом жало упрямо отворачивалось от аргосского ванакта, стремясь уткнуться в спину мальчишке, переодетому девушкой.
Разум — за! Безумие — за!
Кто — против?!
Неужели… -
Лук Аполлона! Забывший или не захотевший вспомнить тайную истину: «Лук и жизнь — одно». А я, я сам это помню? Прямо сейчас?
…Вещи несут на себе отпечаток своих хозяев. Но лишь отпечаток. Бог на моем месте тоже стрелял бы в Диомеда. А лук хотел иначе!
Мгновение длилось, длилось, длилось — два отчаянных удара сердца. Рука с тетивой ползла к уху, напрягая лук, изгибая его в сладострастном ожидании: сейчас пущенная им… мной!.. пущенная нами стрела вонзится в незащищенное горло Лигерона… нет, Диомеда!.. нет…
Два удара сердца — очень долгий срок.
Диомед сделал последний шаг, и рука его, сжимавша копье, ударила с уверенностью, дарованной опытом.
Нет! не надо!
Лигерон вдруг отвлекся, глянул в мою сторону. Мазнул наискось слепым взглядом. Лук в ответ дернулся так что мне едва удалось удержать его; и тяжелое копье Диомеда на локоть вошло в бок мальчишки. Не-Вскормленного-Грудью швырнуло наземь. Копье выдернулось и|з раны, в горячке занеслось для нового удара…
Диомед едва успел отскочить — меч вскользь прошелся по голени, скрежетнув медью поножей. А мальчишка уже снова был на ногах, и ванакт, прикрываемый двумя гетайрами, пятился, барахтаясь в вихре ударов. Женский гиматий окончательно разорвался, и было хорошо видно, что на теле Лигерона нет ни царапины! Огонь, Стикс, Лета…
Одиссей опустил лук, страдальчески скрипнувший тетивой.
* * *
В следующий миг нагой человек со щитом — без меча, без копья — обрушился на мальчишку со спины.
У Патрокла почти получилось.
Почти.
Ударил щитом в плечо, сбил в песок, но упасть сверху, чтобы придавить, мешая встать — не смог…
Море любви слилось воедино с сухим песком скуки, детский плач взорвался изнутри набатным гонгом — и, швырнув лук обратно на Итаку, я ринулся в тишину.
В зрачок урагана.
Повалить, удержать, не дать…
Но первым успел не рыжий безумец.
Первым был ком шерсти с оскаленной пастью. Веревка ненадолго смогла удержать Аргуса, рвущегося в бой. Там, среди криков, лязга и хрипа, был его хозяин. Живой бог нуждался в защите. Остальное не имело значения.
Успел.
И промахнулся, чего раньше с Аргусом никогда не случалось.
Покатился пес кувырком по гальке, обернулся ему вслед Не-Вскормленный-Грудью; в руке — обломок чужого копья. Сверкает безжалостная бронза, жаждет собачьей крови…
— Собачка!
Остановилось. Замерло. Стихло все.
— Ой, какая лохматая…
Звякнула бронза о гальку. Упала. Да еще кто-то из гетайров, не успев остановить удар, наотмашь полоснул мальчишку мечом по спине. Одиссей хорошо видел: лезвие взрезало податливую плоть, словно тугую кожицу граната — и рана закрылась за клинком, как если бы гетайр рубил не тело, а воду.
Эта вода смыкалась с еле заметным опозданием.
…оборотень, как и все морские…
— Ты чего? — обернулся через плечо мальчишка. — Я уже не играю… — Обида, мелькнув в голосе, сразу исчезла, едва Лигерон вновь повернулся к ошалелому псу. — Собачка!.. хорошая… ты не кусаешься?
Одиссей сам не заметил, как оказался рядом.
— Не кусается. Аргус добрый. Дай ему ладошку — пусть обнюхает.
— Зачем?
— Он так знакомится.
А пальцы тем временем клещами вцепились в загривок пса: только цапни мне! попробуй только!
— Большой какой… страшно!..
— Не бойся…
И охнул от изумления: Аргус потянулся вперед, обнюхал протянутую ладонь, всю в чужой крови, и вдруг — лизнул!
— Ты ему понравился, Лигерон.
Незримый скульптор подкрался из-за плеча: удивленно округлились глаза, снова детские, девичьи, припухшие… задрался нос, раньше прямой, на губах проступила робкая улыбка… тело, лишенное одежды, становилось заметно более щуплым, угловатым…
Вопросы посыпались градом:
— А откуда ты знаешь, как меня зовут? А как тебя зовут? А мне его погладить можно? А…
144 
