43 
Однако проверить это так и не пришлось. Не сложилось.
По сей день не сложилось.
* * *
— А почему ты тогда сам лук не достал? из кладовки? Мне рассказал-показал, а сам даже не попробовал!
— Это твой лук. Переданный по наследству. Без твоего разрешения он бы мне не дался. Его даже украсть нельзя — хозяин руку протянет…
— А что еще он может?!
Одиссею уже грезились чудеса и подвиги. Дядя Алким говорил: «У людей нет шлемов-невидимок, крылатых коней-пегасов и адамантовых серпов, закаленных в крови Урана…» А у меня есть! Лук Аполлона! Значит, я — герой! И воевать могу по-геройски!
— Нежить отпугивать. У такого лучника руки светятся, если уметь правильно смотреть. А еще он может из хозяина раба сделать.
— Как из Эврита-Лучника?
— Не только…
Мне кажется, сейчас я понимаю тебя, мой загадочный друг. Лук и жизнь — одно. Слишком много для простого совпадения слов. Ты говорил мне: "Отнять жизнь и подарить жизнь можно одной стрелой. А стрелы Аполлона и его сестры Артемиды-Девственницы только отнимают чужие жизни, ничего не даря взамен. Твой лук слишком долго пробыл в руках Феба[29]…"
Вещи несут на себе отпечатки прежних хозяев.
Оружие — вдвойне, втройне.
В особенности — такое оружие.
Берегись, Сердящий Богов! Иначе лук будет стрелять из тебя, стрелять тобой…
АНТИСТРОФА-II
ЛЮБОВЬ СТРЕЛЯЕТ НА ЗВУК
Память ты, моя память… из волн на берег…
В Гроте Наяд царила темень.
Привычным движением натянув тетиву, сын Лаэрта выдернул стрелу из кожаного колчана, возникшего вместе с луком и уже успевшего перекочевать за спину; после чего выжидательно замер. В ответ Далеко Разящий широко улыбнулся — к своему удивлению, Одиссей разглядел в темноте эту улыбку, словно она излучала свет. Наверное, Лунный луч, отразившись от поверхности воды, упал на лицо Телемаха.
— Сейчас, сейчас…
И пришел напев.
На самом пределе слышимости.
Чужой протяжный напев, и струны лиры вторят ему ропотом волн (или на самом деле море шумит?) — оживает тьма грота, оживает вода, чуть подсвеченная луной, и яркий блик вдруг летит с пенным шипением к куполу-своду!
Рука рванула тетиву к уху — но в последний миг, когда стрелу уже было не остановить, Одиссей испугался.
А что, если…
Стрела ушла в темноту.
Стук наконечника о камень; тихий всплеск-шепот:
— …попробуй еще раз.
Одиссей молча закусил губу; потянул из колчана другую стрелу. Все-таки Телемах иногда бывает совершенно несносен. Хоть бы расщедрился, сказал: нет там никого, стреляй без опасения…
Напев стал явственней. Закачал рыжего подростка в колыбели волн, растворил в себе — тепло и радость, звук и тайна. Ушел страх, сгинули темные мысли. И когда новый блик взмыл к своду, на самом гребне песни — тепло и радость, звук и тайна, любовь и жизнь изверглись наружу, поющей стрелой уйдя в темноту.
Своды грота озарились призрачной вспышкой — это полыхнуло ослепительной лазурью кольцо из пены, когда стрела Одиссея прошила его насквозь, слегка зацепив пузырящийся край.
На мгновение показалось: встала из водяных струй дева-наяда, смех серебряной капелью пролился под куполом…
Тишина.
— Ничего не спрашивай, — шепот Телемаха горячо обжег ухо. — Просто стреляй, и все.
— А ты?
— И я! — В руках Далеко Разящего уже был его маленький лук с радужной тетивой.
Напев взлетел с новой силой, в воздухе светлячками заискрились капли воды — и шипение брошенных колец перекрыл звон тетивы, вторя свисту двух стрел, одновременно ушедших в темноту.
Две вспышки.
Серебристые блики на стенах.
Чудо-саженцами вырастают из воды танцующие фигуры.
Смех-капель.
Еще! о, еще!
Плели кружево танца пеннокудрые наяды, взлетали к своду веселые кольца, вспыхивая под лаской стрел: по два, по три кольца сразу! Пять! Десять! Вихрем закручивался напев, брызжа искрами безудержной радости — прочь, печали! сгиньте,тревоги!
Одиссею было хорошо.
Хо-ро-шо-о-о-о!!! — согласно откликалась нимфа Эхо под сводами грота…
Даже сейчас, когда мне плохо, мне хорошо.
— …Жаль, что все закончилось.
— Не жалей. Не надо. Скоро восход. Удачи!
— И тебе удачи, Далеко Разящий.
Телемах растворился в редеющей перед рассветом мгле. Одиссей еще немного постоял, а потом побрел к лагерю. Ноги заплетались, глаза слипались, но сын Лаэрта знал: выспаться сегодня не удастся. Его ждали гости с Эвбеи, родины Эврита-зазнайки, от которого неисповедимыми путями пришел к Одиссею его лук.
43 
