51 
Чтобы о нем забыли.
Чтобы — взрослого! постриженного! — не выгнали.
Чтобы еще раз дали услышать потрясающую, сногсшибательную, грандиозную новость, которая верна, ибо вести кормчего Фриниха — самые верные.
Мальчишки идут на Фивы.
Боги! добрые, милостивые боги! — мальчишки…
О нем вспомнили. Но, по всей видимости, боги вняли мольбам: папа и дядя Алким одновременно уставились на рыжего, улыбнулись… Не сговариваясь, кивнули:
— Ишь, вытянулся! звенит! — это папа. — Тоже, небось, Фивы брать хочешь? да, сынок?
— Ему неинтересно, — а это дядя Алким. — Он уже брал. Два раза. Правда, Одиссей?
Впервые в жизни захотелось ударить калеку.
Нахлынуло; прошло. Я же люблю тебя, хитроумный дамат, — зачем ты так?..
Сразу прояснилось главное: папа отнюдь не намерен собирать армию и плыть на Большую Землю, дабы поучаствовать в очередном и, похоже, последнем взятии Семивратных Фив. Папу интересует что-то другое, и дядю Алкима интересует что-то другое.
Что?
А, какая разница, если все равно… а мальчишки идут на Фивы!.. гребни шлемов, бронза и медь, дождь плещет водяными крыльями, подражая Нике-Победе…
— Какие мальчишки, дядя Алким?
— Ну ты даешь, наследник! — Алким сморщился: видать, доняла боль в ноге. — Слушаешь, а не слышишь. Сказано же: эпигоны, сыновья Семерых. Отцы десять лет назад под фиванскими стенами головы сложили…
Разом вспомнилось детское: ого-го, и на стенку.
… братья Алкмеон и Амфилох, сыновья Амфиарая-Вещего; лавагет Эгиалей, сын Адраста-Счастливчика; [36] Диомед, сын Тидея-Нечестивца; Промах-тиринфец, сын Партенопея, кому родителем доводился сам неистовый бог войны, Арей-Эниалий [37] ; Сфенел, сын Капанея-Исполина; Ферсандр, сын Полиника, из рода фиванских басилеев; Эвриал, сын Менес-тея; Полидор, сын лернейского Гиппомедонта-лошадника…
Имена, имена… гребни шлемов, бронза и медь… сладкий звон славы…
— …теперь детишки подросли, славы родительской взыскуют. Заправилой у них Диомед Тидид, из Аргоса. Семнадцать лет парню, шило в заднице… остальные едва ли не младше будут. Мне верные люди доносили: Диомед от рождения бешеный, припадочный — отцова кровь, порченая…
При этих словах дядя Алким ненароком глянул на Лаэрта будто опасаясь обидеть. Нет, пронесло. По прежнему улыбается итакийский басилей:
— Бешеный, говоришь?
— Да, мой басилей. В драке неистов, себя не помнит. Свидетели рассказывают: хуже Тидея-покойника. Папаша один на полсотни кидался, мозг из вражьего черепа пил; сын в запале на Олимп взбежит. Только другом, сынком Капанея, Тидейского побратима, и спасается: у Капанида рука крепче бронзы, скрутит бешеного — беги, кто успел!
— Двое мальчишек играют в песке. По всему ахейскому Номосу, год за годом, двое мальчишек играют в песке, и один из них — сумасшедший. Символ эпохи, можно сказать. Божий промысел.
…это не папа. Не дядя Алким, дамат-умница.
Это я вдруг сказал.
Вот уж сказал так сказал.
Оба мужчины воззрились на рыжего юношу, словно только что впервые его увидели. Тяжелая, странная тишина повисла над террасой, чтобы разрешиться кашлем далмата Алкима.
— Я полагаю, мой басилей, — откашлявшись, бросил он, — на сей раз Фивы падут. Диомед-то, пока остальные на востоке шороху наводят, засел в дикой Куретии, близ Калидона Этолийского: ест-пьет-гуляет, головы дуракам морочит. Не сегодня-завтра свалится оттуда на Фивы, первым снегом на темечко. Бешеный, а понял: с запада город брать надо, с запада!
«С запада! — откликнулось прошлое, детскими-недетскими ифами. — С запада!..»
— Есть у меня, мой басилей, в Аргосе разумный знакомец Эвмел… тоже калека, вроде меня, хоть и сын Адраста-Счастливчика. Воюет, не выходя из дому. Так он писал однажды: «Когда большие умные дяди дают мальчишкам оружие и точно указывают, куда надо идти умирать, — из этого часто выходит толк. Особенно если среди мальчишек попадаются упрямцы…»
«Фивы! падут!» — эхом отдалось в мозгу Одиссея.
— Падут — это ладно, — согласился басилей Лаэрт как будто вопрос падения Фив зависел исключительно от его мнения. — А добычу небось по Коринфскому заливу сплавить захотят? Или обозом, через Истмийскую линию?
— Надо бы, чтоб заливом, — лицо дяди Алкима вспотело, и он промокнул щеки куском ткани. — Очень надо, мой басилей. Обоз ведь по ночам щипать станут. Вот за этим, собственно, я…
36
Адраст — правитель Аргоса, единственный из Семерых, кто не пал под Фивами при первом походе; выжив, всячески провоцировал новый поход. Его смерть послужила сигналом к выступлению эпигонов
37
Эниалий — Воинственный; прозвище бога войны Арея.
51 
