очень нудно 
93 
— Запечатлеть в мраморе: великий герой побеждает жаркое. Небось прославился бы!
— Кто, баран? — Одиссей решил принять правила пока еще не ясной ему игры.
Мужчины дружно заржали, поддерживая собрата по оружию; Пенелопа фыркнула, но не нашлась с ответом и отвернулась. Икарий с укоризной взглянул на дочь, но видя, что гость весело смеется, лишь рукой махнул: «Дурь играет! в мамочку уродилась, вертихвостка…»
— Дионис, Гестия! Хай! Как говорится, чем богаты… Да уж видим, видим: не на широкую ногу живется басилейскому брату. Однако: в брюхе-то урчит! и вино из дорогих — мендесийское темное, с легкой горчинкой.
— Удачи гостям!
— Благополучия хозяину с сыновьями!
— Доброго мужа его красавице-дочери! А Пенелопа нахмурилась пуще прежнего. В сторону глядит.
Странно.
— Ну и как тебе, Лаэртид, та Гадесова похлебка, которую заварил мой достославный братец?
Малость осоловев от вина и жирного мяса, Одиссей лениво пожал плечами:
— Боюсь, начнут расхлебывать — едокам тошно станет. Только это ведь вроде Атрей-микенец сватовство затеял?
— Шиш с маком! — Икарий махнул толстой стряпухе, поскольку дорогие сыночки усердно вгрызались в жаркое: наливай, мол! — Кто такой нынче Атрей? сыночки его — кто?! Перекати-поле, зазнайки носатые. Только и славы, что отродье Пелопса, враля и лицемера! Вот братец и колебался. Прикидывал, взвешивал… пока не помер.
— Помер?! — Кусок встал поперек горла. — Видел я его сегодня! живехонек!
— Ну, помер, не помер, лишь бы был здоров… — в груди хозяина загудело неуверенно, будто в пустом пифосе. — Хворал он сильно. Годы, сто лет в обед. Врачеватели отмалчивались, а там — в один голос: не жилец больше. Пора в Аид. Мы уж и к тризне готовиться стали. Вечером к нему сиделка зашла — вылетела стрелой: не дышит! Пока бегала, пока родичей созвала, заходим в покои — братец на ложе сидит! Кашляет. И даже встать пытается, а ведь больше месяца — пластом… Чудо, кашляет. Боги, кашляет; великая милость. Сам Асклепий[57], мол, явился, или еще кто, но похож…
Икарий умолк. Сделал глоток. В полной тишине; лишь звенели цикады, да глупая рыба плеснула под кручей.
Все ждали продолжения.
— Очухался братец. Уж не знаю, из Аида его извлекли или так подняли — только с того дня заикаться он начал. А еще, бывает, остановится в коридоре и стоит столбом. Слепой, глухой. Потом очнется, давай всех мучить: куда, мол, шел? зачем?! Голова дырявая… Одно в башке, занозой: Елену замуж выдать. Сам к Атрею пришел, сам предложил. Атрей обрадовался, а братец вместо свадебного пира возьми да и раззвони от края до края…
— Вот и слетелись, — вставила Пенелопа.
— Кто?
— Да вы, кто ж еще! Женишки!.. кобельки богоравные…
— Пенелопчик! сгинь!..
— А что, папа, не правда? — Девушка наивно захлопала ресницами, но зеленые глаза ее при этом метали искры. Кажется, назревала ссора между отцом и дочерью. Почувствовав себя лишним, Одиссей уже начал подумывать о благовидном предлоге ретироваться — но помешал грохот колес от излучины.
— Это кого еще гарпии несут?
Повозка, запряженная измученной кобылой, остановилась совсем рядом, и наземь едва ли не кувырком слетел возница.
Наверное, из людей Икария.
— Господин! — задыхаясь, выпалил он. — Там… там афинский гонец прибыл! Микены проиграли битву, все сыновья ванакта Эврисфея убиты… сам ванакт пытался бежать, но Иолай-Копейщик настиг его у Скиронидских скал… Трон!.. микенский трон…
Тишина. И — ровный голос молчавшего до сих пор Ментора:
— Микенский трон свободен. Значит, Атрей Пелопид с наследниками — больше не перекати-поле. А войди в их семью Елена…
Ментор мог не продолжать. Микенское владычество чей призрак с самого начала витал над безумным сватовством, на глазах обретало плоть и кровь. Диомед-аргосец в лепешку расшибется, лишь бы не дать сопернику овладеть символом удачи — значит, быть беде. И брани быть, и городам гореть, и женщины вина, а не богов, что сгинут и герои, и вожди… А ведь слышал уже эту новость!
Утром? днем?
— Слышал? От кого?
Вот тебе и раз! Вслух подумалось?
— Да встретил в городе одного человека. Тень у него еще… ладно, ерунда. Назвался Протесилаем из филаки.
— Лаэртид! дурашка рыжая! Ты хоть знаешь, кто это был?
— Кто?
— Иолай Первый! Иолай-Копейщик!
— Возничий Геракла?!!
— Он самый.
Будь проклято мое зрение! будь прокляты тени, встающие с земли, проклятие звону в ушах и золотоволосой женщине на ступенях… Ведь рядом же стоял! Говорил с ним! О стольком мог расспросить!
93 
