очень нудно 
36 
* * *
Устье пещеры съежилось до точки, до слепящего лезвия света. Снаружи были голыши и галька. Здесь нога ступала по ровному каменному полу. Вепрь занял оборону у закраины входного коридора и ждал атаки.
Здесь приходящий снаружи холод смешивался с более теплым воздухом, который накатывал из глубины пещеры. Воздух цеплялся за его щетину и обволакивал его, и он дышал своим собственным сложносоставным запахом: засохшие частички кожи, гнилая кость, моча, назойливая мускусная отдушка, которая тут же заставила его пасть наполниться слюной, — он заворчал и рефлекторно потерся нежным кончиком члена о сухой каменный пол. Все эти запахи были — маяки, ему одному знакомые маяки, которые вели его сквозь заверти и хитросплетения переходов и пещер, заранее предупреждая о скальных выступах и внезапно открывающихся под ногами провалах. Его копыта звонко цокали о голый камень, когда он трусил по пещере, перепрыгивая через предательски набухающие под ногами наплывы и протискиваясь на поворотах подальше от острых каменных кромок.
Когда вепрь проснулся здесь в самый первый раз, тьма как будто разом навалилась на него со всех сторон, так что перехватило дыхание. Он не помнил, сколько времени бродил по внутренностям горы, не помнил, как вообще здесь оказался. Набегали время от времени какие-то смутные воспоминания об отчаянной погоне, о страхе, об ударах и криках — может быть, его собственных криках. Его переполняла усталость. Когда он проснулся, порезы и ссадины затянулись коркой и принялись пульсировать. Он тихонько заскулил в темноте, себе под нос.
Его погнал вперед старый враг — голод. Голод и камень. Жалобу свою он обратил к окружившим его со всех сторон каменным стенам, и стены вернули жалобу вспять. Об этом новом месте он ничего не знал, старого не помнил. Он ждал, пока придет хоть какой-нибудь знак. И не дождался.
Живот его был — котел с кислотой; живот ворчал на него, гнал его прочь. Чем дальше он шел на юг, тем легче было идти. После того как кончились горы, последний отрог открыл ему вид на совершенно другой пейзаж, куда зеленее и мягче. Озеро поманило его вниз. Он остудил брюхо в воде и вволю повалялся в камышах, которыми сплошь заросло мелководье. За озером стояли леса, где он рылся в рыхлом перегное и терся покрытыми грязевой коркой боками о шершавую кору деревьев. Дальше горбились и сбегались в единый массив холмы, разрезанные извилистым проходом из голого белого камня. Ему больше нравилось идти вверх по склону, так что он взобрался на самый верх, на плато. Там росла высокая трава, и он носился по ней несколько дней кряду. Или даже дольше. Тамошний воздух был попрохладнее, это он запомнил.
А теперь он стоял и ждал тех, кто шел за ним следом. Они будут здесь довольно скоро, со своим оружием и со своей беспощадной упертостью. Это место предназначено для них, и они войдут в него, как втулка входит в гнездо. Он подтесал их ровно под размер. Он царапнул копытом пол пещеры и в тысячный раз соизмерил вес собственных костей с массой туго навернутой на них плоти. Сила вепря живет в задней части туши, где бедра плотно утянуты пружинистым плетением сухожилий и мышц. На склонах холмов ему привычнее всего идти галопом. А вот спускаться ему труднее: объемные, но хрупкие стволы его передних ног не привыкли принимать на себя полный вес тела. И всегда есть опасность кувыркнуться через голову. И он ни за что не стал бы сам по себе спускаться с травянистого плато к подножию Аракинфа. И тем не менее как-то так вышло, что он оказался внизу и расталкивал наваленные вокруг стволы деревьев, продирался, с большим или меньшим удовольствием, сквозь заросли колючего кустарника, перепрыгивал через набухшие паводком ручейки и сухие промоины от талой воды. Он шел вниз, он кружил и снова шел вниз, все в том же непроглядном мареве полного недоумения. Он не привык задавать себе вопросов, и все же, подобно внезапно проснувшейся боли от старой раны, или прорвавшимся вдруг из-за туч солнечным лучам, или увертливой добыче, которая ни с того ни с сего уйдет из-под самого носа (увертливой почти как память), — именно так он кружил и шел вниз.
Почему он оказался здесь?
Нежась на послеполуденном солнышке, омывавшем нижние склоны Аракинфа, отчего бы не поразмышлять на подобные темы. Он нашел себе лежку, мягкую, заросшую по краям травой впадину, в которой как раз помещалось распластанное кабанье пузо, по которой вяло растекались провисшие поперечно-полосатые скелетные мышцы в своих чехлах из влажной саркоплазмы и не мешали регулярно сокращаться гладким мышцам внутренних органов — то есть, собственно, не мешали процессу пищеварения. Вепрь переварит все, что угодно, от экскрементов грызунов и до бычьих копыт. Последние, проходя через сфинктер, рождали приятное, с кислотным послевкусием пощипывание. Он понаблюдал за лежащим в долине городом и за действиями обитателей. Судя по всему, они решили взяться за него всерьез. И то правда, действия его становились все менее предсказуемы. Он себя не контролировал. Случались целые промежутки времени, довольно длительные, о которых он вообще ничего не помнил.
36 
