Последние отзывы

  156  

Ответ был «нет». Сенат не готов отнестись к Цезарю, как к Помпею. Если он хочет баллотироваться через три года, ему придется, как и любому другому римскому губернатору, сложить свои полномочия, сдать провинции, армию и лично пройти регистрацию в Риме. После чего он, без сомнения, в скором времени сделается старшим консулом. Сенату эта уверенность недорого стоила. Все знали, что, если Цезаря допустят до выборов, дело решится именно так. Всегда, когда Цезарь принимал участие в выборах, он возглавлял список выбранных. И не за взятки. Он просто не мог их давать. Слишком много пристальных глаз следило за ним в надежде найти хоть какой-нибудь повод для обвинения.

Именно в этот момент, глядя на скупые холодные строки, Цезарь решил больше не допускать случайностей.

«Они не хотят позволить мне стать тем, кем я должен стать. Кем мне предназначено быть. Но их устраивает такой полуримлянин, как Помпей. Они кланяются Помпею, пресмыкаются перед ним, ежечасно, ежеминутно его прославляют, всемерно внушая этому олуху мысль о его значимости и в то же время посмеиваясь над ним. Что ж, это его удел. Однажды он узнает, что думают о нем в действительности. Придет время, и маски спадут. И Помпей лопнет, как мыльный пузырь. А сейчас он полон спеси. Как Цицерон, ополчившийся на Катилину. С ним, с презренным арпинским мужланом, boni тогда заключили союз, чтобы избавиться от подлинного аристократа. А теперь они заключили союз с Помпеем, чтобы избавиться от меня. Но я этого не допущу. Я им не Катилина! Они хотят снять с меня шкуру лишь потому, что мое превосходство подчеркивает степень их собственной несостоятельности. Они думают, что могут заставить меня пересечь померий, чтобы зарегистрировать свою кандидатуру, и, сделав это, лишиться империя, который защищает меня от привлечения к суду. Они все будут там, в помещении для голосования, готовые наброситься с дюжиной сфабрикованных обвинений за измену, за вымогательство, за подкуп, за казнокрадство и даже за убийство, если они найдут кого-нибудь, кто поклянется, что видел, как я пробрался в Лаутумию и задушил Веттия. Мне уготована участь Габиния и Милона. Обвиненный в таком множестве преступлений и не имеющий возможности оправдаться, я вынужден буду бежать, чтобы никогда более не показываться в Италии. Меня лишат гражданства, описания моих деяний изымут из исторических книг, а люди вроде Агенобарба и Метелла Сципиона ринутся в мои провинции пожинать мои лавры, подобно Помпею, присвоившему то, что сделал Лукулл.

Этому не бывать. Я этого не допущу, чего бы мне это ни стоило. И буду делать все, чтобы мне разрешили зарегистрироваться in absentia. Я сохраню свой теперешний империй, пока не получу консульских полномочий. Я не хочу, чтобы меня считали человеком, поступающим неконституционно. Никогда в жизни я не поступал незаконно. Все делалось в соответствии с тем, что предписывают mos maiorum. Мое самое большое желание — получить второе консульство, не преступая закона. Став консулом, я смогу отмести все облыжные обвинения, опираясь на тот же закон. Они знают это, и это их страшит. Проигрыш для них подобен смерти, ибо тогда им придется признать, что я превосхожу их не только в знатности, но и в умственном отношении. Ибо я — один, а их много. Если они проиграют мне в конституционном порядке, им ничего не останется, кроме как броситься с ближайшей скалы.

Однако надо предвидеть и худшие варианты. И подготовиться к действиям, любой ценой обеспечивающим мой успех вне рамок закона. О глупцы! Они всегда недооценивали меня.

О Юпитер Наилучший Величайший, если ты предпочитаешь это имя! О Юпитер Наилучший Величайший, какого бы пола ты ни был! О Юпитер Наилучший Величайший, объединяющий в своей мощи силы всех римских богов! О Юпитер Наилучший Величайший, заключи со мной союз, помоги мне добиться победы! Если ты сделаешь это, клянусь, что принесу тебе такие жертвы, которые окажут тебе величайшую честь и принесут величайшее удовлетворение…»

Кампания по подавлению битуригов заняла сорок дней. Как только Цезарь вернулся в расположение своих войск под Бибракте, он построил тринадцатый и пятнадцатый легионы и каждому солдату подарил по рабыне. Затем преподнес каждому рядовому по двести сестерциев, а каждому центуриону по две тысячи. Из своего кармана.

— Это моя благодарность за вашу поддержку, — объявил он. — То, что Рим вам платит, это одно, но сейчас я, Гай Юлий Цезарь, премирую вас лично. В этом походе трофеев у нас было немного, как, собственно, и сражений, но я оторвал вас от зимнего отдыха и заставил делать по пятьдесят миль каждые сутки. И все это — после ужасной зимы и напряженной войны с Верцингеторигом. Но ворчали ли вы, когда я послал вас на марш! Жаловались ли вы, когда я велел вам свершить то, что под силу лишь Геркулесу? Нет! Сбивались ли с шага, требовали ли еды, позволили ли мне хотя бы на миг в вас усомниться? Нет! Нет, нет и нет! Ибо вы — люди Цезаря, и Рим никогда не видел ничего похожего! Вы — мои парни! Пока я жив, вы — мои любимцы!

  156