Тяжелые волосы каскадом хлынули на спину. Как всегда, идеально черные, с двумя ослепительно белыми прядками на висках. Прочь ало-янтарное облачение. Пятидесятичетырехлетняя Сервилия стояла голая, не чувствуя себя ущербной в сравнении с ним. Спело-желтая кожа ее была тоже гладкой, полные груди ничуть не обвисли, разве что ягодицы отяжелели, и талия пополнела, но все равно — возраст тут ни при чем. Значение имело только то, что мерилось не годами, а степенью удовольствия, доставляемого партнеру.
Она легла на кровать, положила руки на покрытый черными волосами лобок и раздвинула пальцами губы вульвы. Чтобы он мог увидеть ее лоснящиеся, сочные контуры, ее сияние. Разве Цезарь не говорил, что это самый красивый цветок, который он когда-либо видел? Вот чем он был очарован, вот что поработило его.
О, но прикосновения молодого, привлекательного мужчины тоже чего-нибудь стоят! Как и его приятная тяжесть и возможность отдаться ему. Без ложной скромности, но с умной, расчетливой сдержанностью. Она сосала его язык, его соски, его пенис, а в миг экстаза заорала во всю силу легких. Слушай, мой сын! Надеюсь, ты слышишь. И жена твоя слышит. Я только что испытала немыслимое блаженство, которого вам не узнать никогда. С мужчиной, от которого мне ничего не надо, кроме этих конвульсий, сотрясающих все мое существо.
А потом они сидели, по-прежнему голые, пили вино и разговаривали с той легкой интимностью, которая порождается лишь физической близостью.
— Я слышала, что Курион внес предложение организовать комиссию по дорожному надзору и что человек, возглавляющий эту комиссию, должен иметь полномочия проконсула, — сказала Сервилия, пальцами правой ноги щекоча собеседнику пах.
— Да, это правда, но он никогда ничего не добьется этого в обход старшего Гая Марцелла, — сказал Понтий Аквила.
— Странное предложение.
— Все так считают.
— Как ты думаешь, это идея Цезаря?
— Сомневаюсь.
— И все-таки он — единственный человек, который выиграет от нового билля Куриона, — задумчиво пробормотала Сервилия. — Если он потеряет свои провинции и полномочия в мартовские календы, билль Куриона обеспечит ему другое проконсульство. Разве не так?
— Так.
— Значит, Курион — человек Цезаря.
— Я в том сомневаюсь.
— Он вдруг уплатил все свои долги.
Понтий Аквила засмеялся, откинув голову. Нет, он просто великолепен.
— Он еще женился на Фульвии. И своевременно, если верить молве. Для новобрачной ее талия чересчур округлилась.
— Бедная старая Семпрония! Дочь, переходящая от одного демагога к другому.
— Пока нет свидетельств, что Курион — демагог.
— Будут, — загадочно прозвучало в ответ.
Около двух лет Сенат был лишен своего исконного помещения для собраний. Курия Гостилия сгорела, и никто не выражал желания ее восстановить. Государственная казна едва справлялась с оплатой текущих счетов. По традиции, за это дело должен был взяться какой-нибудь большой человек, но ни один такой человек инициативы не проявлял. Включая Помпея Великого, которого, казалось, совершенно не волновало бедственное положение почтенных отцов. «Вы всегда можете воспользоваться курией Помпея», — сказал он.
— Как это типично для него! — взорвался Гай Марцелл-старший, ковыляя к Марсову полю и каменному театру Помпея в первый день марта. — Он заставляет Сенат проводить все свои многолюдные заседания в здании, которое он возвел, когда никто в нем не нуждался. Очень типично!
— Еще одно принуждение в своем роде, — сказал Катон, мчавшийся вперед с такой скоростью, что Гай Марцелл-старший с трудом поспевал за ним.
— Куда мы так гонимся, Катон? В марте фасции у Павла, а он вечно опаздывает.
— Вот поэтому он такой размазня.
Комплекс, который Помпей построил на Марсовом поле неподалеку от цирка Фламиния, был более чем внушителен. Просторный каменный театр мог вместить пять тысяч зрителей и подавлял прихотливо разбросанные строения, существовавшие здесь намного дольше его. А храм Венеры Победоносной, возведенный над амфитеатром, говорил о предусмотрительности Помпея. Лицедейство, по мнению множества моралистов, дурно влияло на людей и их нравы, и потому еще пять лет назад все театральные представления проводились во временных деревянных сооружениях. Но храм Венеры превращал то, что считалось бы полупристойным, в нечто целиком отвечающее mos maiorum.