19 
Его прошибает пот, лицо сереет. Во мне просыпается хищник. У Трейдера теперь такой вид, будто он пьян. Нет, скорее, накачался наркотиками. Не то чтобы отрубился, а «поплыл». До меня не сразу дошло, что с ним происходит. У него в сознании складывалась некая картина. Но поняла я это гораздо позже – когда мысленно увидела то же самое.
Заметив происшедшую с ним перемену, я спросила:
Какие чувства вы испытываете к Дженнифер? Сейчас? В данный момент?
Я бы убил ее.
Не поняла?
Вы все прекрасно слышали.
Ну вот и славно, Трейдер. Наконец-то мы перешли к делу. Четвертого марта у вас возникло точно такое же чувство. Ведь так, Трейдер?
Ничего подобного.
За годы полицейской службы я провела уйму времени в кабинете для допросов, и это не прошло бесследно. Все накладывает на меня свой отпечаток – каждый час, каждая подробность, каждая вспышка ярости. Все слова, которые приходится здесь выслушивать. В том числе и от себя самой.
У меня есть свидетельские показания, что вы появились из подъезда в семь тридцать пять. В ярости. «Сердитый». Взвинченный. Припоминаете себя, Трейдер?
Да. Время указано правильно. Настроение – тоже.
Пойдем дальше. Моя свидетельница утверждает, что выстрелы прозвучали еще до вашего ухода. Пока вы находились в квартире. Вы ведь не станете этого отрицать, Трейдер?
Подождите.
Ну разумеется, подожду. Я же все понимаю. У вас был тяжелый стресс. Могу представить, до чего она вас довела. И почему у вас не было выбора. На вашем месте мог оказаться любой мужчина. Конечно, я подожду. Все равно вы ничего нового не добавите к тому, что мне и так известно.
Голая сорокаваттная лампочка тускло освещает убогую жестяную пепельницу и видавшую виды телефонную книгу. Кабинет для допросов совсем непохож на исповедальню. Здесь виновный ищет не прощения и не отпущения грехов. Он ищет одобрения: сурового одобрения. Ему, как ребенку, невмоготу оставаться наедине с собой. Пусть даже за ним тянется шлейф самых кровавых жестокостей – ему хочется найти понимание. Десятки раз, сидя на этом колченогом металлическом стуле, я привычно повторяла, не моргнув глазом… и одновременно умудрялась изображать дружеское сочувствие: «Ну вот, теперь все понятно. Сколько, говоришь, твоя парализованная теща коптила небо? Тут у кого хочешь терпение лопнет». Или: «Всему есть предел. Говоришь, ребенок ночи напролет орал и спать не давал? И ты решил его наказать. Ну, ясно. У человека нервы не железные». Если бы Трейдер Фолкнер был из тех, кто вечно небрит, кто носит кепку-бейсболку козырьком назад и чавкает жвачкой, то можно было бы и с ним побеседовать в том же духе, поставив локти на стол: «Значит, теннис тебя доконал? Эта долбаная площадка… А уж лазанья была – просто отрава. Да вдобавок ко всему твоя баба ломаться стала…»
Мысленно перекрестившись, решаю сделать еще один заход ради полковника Тома – и уж на этот раз довести дело до конца, как я привыкла.
Не спешите, Трейдер. И учтите следующее. Как я уже сказала, такое может случиться с каждым. Думаете, я не бывала в таком положении? Ждешь год, ждешь всю жизнь. И вдруг – как гром среди ясного неба: ты, оказывается, никому не нужен. Раньше она клялась, что жить без вас не может, а теперь говорит: проваливай. Я понимаю, каково потерять такую женщину, как Дженнифер Рокуэлл. Желающих прийти вам на смену – хоть отбавляй. Свято место пусто не бывает. Ведь у нее был темперамент – дай Боже, правда, Трейдер? Знаю я этих дамочек. Такая никого из ваших друзей не обойдет вниманием, а потом и до братьев доберется. Под одеялом предложит им такой подарок, что закачаешься, – вы понимаете, о чем я? Все они такие, Трейдер. Все такие. Послушайте меня. Шутки в сторону. Она кое-что сказала перед смертью, Трейдер. Предсмертные слова имеют особый вес.
О чем вы, детектив?
Я о том, что диспетчер принял сообщение в девятнадцать тридцать-пять. Мы прибыли на место преступления через считанные минуты. Вы не поверите, но она была еще жива. И назвала ваше имя, Трейдер. Это слышал Энтони Сильвера. Это слышал Джон Макатич. Это слышала я. Она вас предала. Как вам это нравится, Трейдер? Подумать только. Вдобавок ко всему эта стерва вас предала.
Так проходит сорок пять минут. Он повесил голову. Признание как доказательство виновности теряет свою ценность пропорционально времени допроса. Да, ваша честь, после двух недель беспрерывных допросов он сознался. Но я морально готова сидеть здесь шесть часов, восемь, десять. Пятнадцать.
19 
