41 
Она снова попыталась освободиться, но он еще сильнее сжал ее плечи.
— Нет, так, моя красивая, вероломная женушка. Ты что, за дурака меня принимаешь? В этом доме всего две спальни, — процедил он сквозь, зубы и сильнее прижал ее к своему напрягшемуся телу.
— Там две кровати. Я спала в комнате с Анной Лу.
— Только для виду, в чем я не сомневаюсь, — проворчал он. — А сегодня я буду спать с Анной Луизой. Дио, ты даже лишила девочку ее настоящего имени, а я — я, ее отец, — должен выслушивать ее слова о том, что ее всегда звали Анна Лу.
Он смотрел на нее с яростью. Напряжение достигло предела.
— Когда я увидел тебя сегодня на пляже, то готов был убить тебя. По твоей милости я три года жил в настоящем аду. Но ты не стоишь того, чтобы меня лишили из-за тебя свободы. Я заставлю тебя испытать такие же мучения, которые испытывал я, — прошипел он с ненавистью.
Страх и напряжение, которые навалились на Келли с того момента, как он снова вошел в ее жизнь, наконец дали о себе знать, и Келл взорвалась:
— Заставить меня испытывать мучения? Да ты делал это с того самого дня, когда женился на мне.
Тебе никогда не была нужна я, тебе был нужен только мой ребенок. Ты даже не пытался искать меня, пока не узнал, что я беременна. И даже…
— Ты обманула мои ожидания, — нетерпеливо прервал ее Джанфранко. — Я никогда не бегал ни за одной женщиной.
Келли судорожно глотнула воздух. Он остался таким же самонадеянным, возомнившим о себе ничтожеством, каким был всегда.
— Вот именно, — насмешливо сказала она. — Это подтверждает мои слова о том, что тебе был нужен только мой ребенок. Удивительно, как далеко ты для этого зашел, даже женился на мне, а не на этой маньячке Оливии, которую ты так обожаешь. Ты держал меня в вашем доме, в этом огромном мавзолее, как какую-то племенную кобылу. Ты никогда не верил ни единому моему слову, но ни Оливии, ни твоей матери не удалось причинить мне зло.
Схватив ее рукой за подбородок, Джанфранко наклонил ее голову назад. Он пронзал ее взглядом, горящим негодованием.
— И ты еще смеешь обвинять меня? — возмутился он. — Я дал тебе все, о чем только может мечтать женщина, а ты отплатила мне тем, что сбежала вместе с моим ребенком.
— Ты дал мне все, кроме своей поддержки. Все, кроме своей любви, едва не добавила она, но вовремя остановилась.
— У тебя было и это, а если бы ты потребовала больше, то получила бы и больше. Но дело не в этом. Хочешь, я скажу тебе, почему ты сбежала? — Он коротко рассмеялся циничным смешком. — По-тому что в присущей тебе детской манере прислушивалась ко всем слухам и сплетням и делала скоропалительные, совершенно неправильные выводы. Я говорил тебе, что никогда не любил Оливию, относился к ней только как к сестре, как к нездоровому человеку, нуждающемуся в помощи, но ты предпочла не верить мне. — Его пальцы с силой сжали ее подбородок. Она попыталась освободиться. — Смотри мне в глаза, — свирепо потребовал он, и Келли подчинилась, вдруг ощутив прикосновение его бедра к своему, близость его тела. — Может быть, я и допускал ошибки как муж, но не заслужил, чтобы ты меня наказала тем, что лишила ребенка.
Возможно, нет, подумала Келли. Она сознавала свою вину все эти годы, но сильнее всего было осознание того, что он лжет. Она своими глазами видела, как он обнимал Оливию, и слышала, что он говорил.
Он смотрел на нее, и как-то неуловимо атмосфера начала меняться. Он улыбнулся, и в его глазах появился какой-то дьявольский свет, когда он ласково сказал:
— Знаешь, что по-настоящему гнетет меня? Я мучился три года, не зная, все ли с тобой в порядке. Я глаз не сводил с единственной фотографии моей дочери, сделанной в ее первый день рождения, которую ты соблаговолила прислать мне. Конверт пришел из Лондона без обратного адреса. — Он осторожно провел ладонью по ее щеке и крепко обнял ее другой рукой за талию. — Умно. Очень умно. Потом я узнал, что у тебя есть любовник — «дядя» Том, — фыркнул он с горьким презрением.
— Нет! — Она слишком поздно заметила грозящую опасность в его потемневших глазах. Почувствовала ее в том, как он прижался к ней всем своим телом. — Нет, Джанфранко! — закричала она, но он уже закрыл губами ее рот, и она ужаснулась тому невероятному желанию, которое охватило ее. Нет! — кричал ее разум, в то время как губы беспомощно полуоткрылись навстречу его неукротимому натиску.
— Ты должна мне три года, — проскрипел Джанфранко, а его губы тем временем скользили по ее шее и дальше вниз.
41 
