48 
Лайтмен чуть подался вперед, стараясь не пропустить ни одного слова, потому что дочь говорила тихим голосом.
Трини бросила в его сторону отчаянный взгляд, и на некоторое время за столом воцарилась тишина, нарушаемая лишь отдаленными звуками, доносившимися из общего зала.
– Почему ты не сказал мне, что болен? – спросила наконец она.
Вопрос ударил его, словно пощечина. И Мартин даже слегка отпрянул назад. В его голове проносилось множество мыслей, но он никак не мог ухватить какую-то одну из них, чтобы дать дочери достойное объяснение.
– Дело не в том, что ты не сказал об этом. Вернее, именно в этом, – сумбурно говорила между тем Трини. – Я переживаю за тебя. Люблю тебя. Ты – самый дорогой для меня человек. Так почему я узнаю об этом от твоей жены? Которая высказывает мне это... – Она осеклась, внезапно осознав, что нельзя говорить отцу об истинных отношениях между ней и мачехой. – В общем, – девушка прямо посмотрела на отца, – я не совсем понимаю, почему ты мне ничего не рассказал?! А может быть, Кора все выдумала?
Она схватила стакан, наполненный минеральной водой, и сделала несколько больших глотков, словно ее мучила жажда. На самом деле Трини просто немного оттянула время, когда придется взглянуть в глаза отца и услышать ответ.
И когда она сделала это, то прочла в его взоре все то, что так не хотела услышать. И горечь от осознания этого пронзила ее, словно она уже потеряла его, сидящего сейчас перед ней и выглядевшего абсолютно здоровым...
– Но как же... как же я буду без тебя? – прошептала она и тут же мысленно отругала себя за подобное проявление слабости.
Отец всегда учил ее не сдаваться и противостоять любым трудностям.
– Прости, – извинилась Тринити, – я не должна была так говорить. Мне очень жаль...
– Я знаю, дочка. – Он похлопал ее по руке, которая лежала на столе. – И мне было не сладко, когда я узнал об этом. Но время идет. Я смирился. Стараюсь жить, словно ничего не случилось.
– Но это неправильно! – воскликнула она. – Надо бороться...
В этот момент вошел официант и принес их заказ. Расставив блюда на столе, он молча удалился.
Однако Тринити не обратила внимания на аромат, исходивший от ее тарелки. Она словно не видела ничего, кроме родного лица мужчины, который сидел перед ней.
– Ты должен лечиться. Почему ты не стал этого делать?
– Не знаю... – Он пожал плечами. – Наверное, не захотел растрачивать остаток своей жизни на то, чтобы лежать под капельницами и пить лекарства, которые в конечном счете все равно не излечат болезнь, а лишь частично облегчат ее течение.
– Я не хочу тебя терять! – Она протянула руку через стол и сжала его ладонь. – Ты понимаешь, не хочу! Ты думаешь, я уже взрослая? Но это не так. Вернее, да, я выросла. Однако это не означает, что ты не нужен мне. Папа, прошу тебя... – Она замолчала, сглотнув комок, подступивший к горлу. – Сделай все, что только можно. Ну пожалуйста...
– Ты даже не представляешь, о чем меня просишь, – покачал он головой. – Знаешь, в кого я скоро превращусь?
– Нет, и не хочу это слышать. Быть может, у тебя все еще на ранней стадии. Почему ты не выяснишь это?
– Потому что не хочу! – Мартин повысил голос, но тут же нежно погладил ее по руке. – Прости. Мне тоже нелегко смириться со всем этим...
– И не надо мириться. Давай, я отвезу тебя в клинику. Ты пройдешь обследование...
– К чему все это? – Он устало посмотрел на нее. – Ты ведь не веришь, что это хоть что-то изменит.
– Нет, верю, – она, как смогла, твердо ответила ему, открыто посмотрев в глаза, – потому что не собираюсь тебя отпускать. Тебе еще слишком рано покидать этот мир, папа, пойми...
– Не нам об этом судить... – Отец отвел взгляд.
Он понимал, что дочь цепляется за соломинку. Однако сам не хотел этого. Не верил, что соломинка выдержит. Нет. Скорее всего, она сразу же сломается. И на этом придет конец.
– Папочка, умоляю тебя! – Трини со слезами в глазах смотрела на него. – Попробуй. Я очень тебя прошу. Ради меня. Ради себя... Ну пожалуйста.
Она чувствовала, как слезы текут по ее щекам, но не доставала платок. Боялась, что как только отведет от него свой взгляд, сразу же услышит отказ.
Мартин молчал. В последнее время многое произошло в его жизни. И он, честно говоря, порой даже забывал о сидящей внутри него изнуряющей хвори. Может, Трини права? И ему следует обратиться к доктору Вагнеру, чтобы тот провел наконец свои исследования?
– Ну хорошо, – медленно проговорил он. – Но если окажется, что сделать уже ничего нельзя, ты позволишь мне дожить остаток моих дней, как я хочу.
48 
