очень нудно 
47 
Бернардо каким-то образом добрались до церкви раньше нас. Я мельком увидела непокорные рыжие волосы Ксильды — она сидела на несколько скамей впереди, платиновые торчащие волосы Манфреда виднелись рядом с ней. Глядя отсюда, я не сказала бы, что эти двое очень выделялись. Я видела вокруг множество крашеных волос и несколько причесок с торчащими волосами.
Вошел Толливер с лицом, осунувшимся от холода, и бросил в щель коробки двадцатку. Он удивился, увидев, что я сижу рядом с Твайлой, но наклонился, чтобы пожать ей руку и выразить свои соболезнования.
— Мы ценим, что нам позволили воспользоваться вашей хижиной, — сказал он. — Это очень важно — иметь место, где можно остановиться.
А я-то не подумала поблагодарить ее и рассердилась на себя за это.
— Мне очень жаль, что Харпер пострадала, — отозвалась Твайла, и я почувствовала себя лучше, поняв, что не только я забыла упомянуть о чем-то очень важном. — Надеюсь, того, кто это сделал, поймают. Уверена, что это тот же выродок, который убил Джеффа. Я забыла еще кое о чем, — добавила она, вложив в мои руки чек.
Я кивнула и сунула чек в нагрудный карман Толливера. Мы пошли по проходу между скамьями, чтобы отыскать местечко, где можно сесть.
Мы помедлили рядом со скамьей, где в середине были свободные места. Когда сидящие на этой скамье увидели мой гипс, они были достаточно добры, чтобы подвинуться и позволить нам сесть с краю.
— Благодарю вас, — несколько раз произнесла я.
Было хорошо сидеть на мягкой скамье плечом к плечу с Толливером. Мы сидели достаточно далеко от двери, чтобы на нас не веяло холодом всякий раз, когда кто-то входил.
Постепенно говор стих, воцарилось молчание. Двери больше не открывались и не закрывались. Вышел пастор Гарланд. Он выглядел юным и милым. Но его голос отнюдь не был милым или мирным, когда он начал читать цитаты из Библии, которые счел подходящими для этого случая. Он сказал, что выбрал отрывок из Экклезиаста, а потом начал:
— «Всему свое время…»[17]
Все вокруг меня кивали, хотя, конечно, мы с Толливером не узнали цитаты. Мы слушали очень внимательно. Пастор Гарланд имел в виду, что этим мальчикам пришло время умереть? Нет, может быть, он упирал на то, что пришло «время плакать». Теперь наверняка было именно такое время. Остальное он читал из «Послания к римлянам», и красной нитью через его проповедь тянулась мысль о том, что вы должны оставаться чистым в мире, лишенном чистоты. И это казалось жутковато своевременным.
Не было смысла говорить, что убийства являлись событием, к которому паства должна отнестись философски.
Не было смысла говорить, что люди Доравилла должны подставить другую щеку, ведь не собственно пастве был нанесен удар. Их дети были похищены. Никто не предложит других своих детей, чтобы их убили, сколько ни приведи цитат из Библии. Нет, Доук Гарланд был умнее, чем казался с виду. Он говорил людям Доравилла, что они должны стойко переносить случившееся и верить в Бога, дабы пережить тяжелые времена, и Бог поможет им в этих усилиях. Никто не мог оспорить это заявление. Во всяком случае, здесь, этим вечером. Когда на паству смотрели фотографии убитых мальчиков.
На моих глазах помощник шерифа добавил еще два мольберта, но они были пусты. Два мальчика так и остались неизвестными. Я была тронута.
— Это дети нашей общины, — сказал Доук, обведя жестом собравшихся. Потом он показал на пустые мольберты: — А это дети других, но они были убиты и зарыты вместе с нашими, и мы должны молиться и за них.
На одной из фотографий мальчик выглядел решительным и твердым — такой вид всегда принимают подростки на фотографиях школьной футбольной команды. Нахмурившийся юнец, выглядящий таким «крутым»… Я видела его в могиле, избитым и изрезанным, замученным, потерявшим все признаки этой мужественности.
Внезапно трагизм произошедшего стал для меня невыносим, и, когда Доук Гарланд возвысил голос, читая проповедь, из глаз моих хлынули слезы. Толливер вынул из кармана бумажный платок и промокнул мне лицо. У него был слегка озадаченный вид — я никогда не реагировала так во время наших прошлых дел, какими бы ужасающими они ни были.
Мы спели пару гимнов, потом долго молились вслух, одна женщина упала в обморок, и ей помогли выйти на паперть.
Я плыла сквозь службу на облаке болеутоляющих, время от времени плача от чувств, которые не могла сдержать.
47 
