очень нудно 
29 
— Мы должны ехать. Явятся полицейские, будут спрашивать...
— Нам нечего ответить, — твердо сказал Рейф, не сводя с нее глаз. — Сегодня ты пришлешь ко мне свою дочь.
Наоми хотела было что-то сказать, но посмотрела на него и молча пошла к своей кибитке. Лайла совершила непоправимое и должна быть наказана, однако у нее кровь стыла в жилах, стоило ей вспомнить выражение лица Рейфа.
Лайла сидела на своей подстилке, невидящим взглядом уставясь прямо перед собой. Когда Наоми передала ей решение Рейфа, она покачала головой.
— Нет!
Печаль и любовь разрывали сердце Наоми, не сводившей глаз со своей свободолюбивой дочери. Даже теперь она гордо держала головку, слишком гордо, наверно. Позор словно не коснулся ее.
— Нет!
— Дитя мое, у нас нет выбора.
Нет выбора. Эти слова бились у Лайлы в мозгу, лишая сил. Она ненавидела Рейфа... Если бы она могла его убить, она бы это сделала, но, во-первых, ее не учили обращаться с ножом, а, во-вторых, сил у нее меньше, чем у Рейфа.
Даже теперь она не до конца осознавала, какую понесла потерю. Шок заслонял от нее реальность, и она не понимала, что некому защитить ее от злой судьбы.
Явились полицейские, но цыгане все отрицали, с горячностью доказывая свою непричастность к убийству. Рейф стоял поодаль и холодно наблюдал за происходящим.
Сэр Иэн тоже приехал. Он сразу осунулся и постарел, и Наоми от души жалела его, ведь он потерял единственного сына, а теперь потерял племянника, заменившего ему сына. По его лицу она видела, что ему недолго осталось жить.
Под конец полицейские допросили Рейфа, но он сказал им, что охотился, выставив двух цыган в качестве свидетелей.
Как полицейские ни старались, им не удалось пробить стену отчуждения, воздвигнутую цыганами, хотя они не сомневались, что убийцу надо искать среди пришлых людей. Слишком опытной была рука, управлявшаяся с ножом.
— Держатся друг за друга, как черти. Уж простите меня, сэр Иэн, — сказал сержант, когда они шли к «лендроверу». — Мы ничего от них не добьемся.
— Почему?.. Почему?.. Не понимаю. Дункан был добрый мальчик...
— Чего-то мы не знаем.
Позднее, докладывая начальству о случившемся, сержант сказал:
— Наверняка убил кто-то из цыган, но не думаю, что нам удастся его найти. Они отлично защищаются.
В сумерках, когда цыгане принялись за еду, в лагере воцарились страх и недоверие. Никто не сказал Лайле ни единого слова. Она ела одна в материнской кибитке, а время неумолимо бежало, лишая ее последней надежды.
Когда до Лайлы наконец дошло, что он собирается с ней сделать, она содрогнулась от страха. Дункан пробудил в ней любовь, и она с радостью открывалась ему, словно цветок открывается солнцу. Но Рейф? Страх и ненависть испытывала она, думая о человеке, который убил ее возлюбленного. Она боялась его, как только женщина может бояться мужчины, собирающегося — в этом она не сомневалась — причинить ей боль.
— Пора идти, — тихо сказала Наоми. — Если ты не пойдешь сама, тебя отведут к нему силой. Прими неизбежное.
— Он убьет меня! — истерически закричала Лайла.
В свои пятнадцать лет она жаждала прижаться к матери и выплакаться у нее на груди, но Наоми не могла защитить дочь.
Эту ночь Лайла не забыла до конца своей короткой жизни. Дрожа от страха, она отправилась в кибитку Рейфа, а когда через несколько часов, едва он заснул, выползла из нее, все ее тело было в синяках и кровоподтеках.
С трудом сдерживая слезы, Наоми вымыла ее, но ничего не сказала. Лайла тоже молчала, лишь смотрела на нее, как загнанный зверь. Гордый дух дочери был сломлен.
Однако стоически стерпеть насилие Лайла не смогла. Ненависть к Рейфу затмила в ней все остальные чувства. Даже матери она не рассказала, что Рейф вытворял, как издевался над ней, словно извращенное животное, насилуя ее. Едва она начинала говорить, как дрожь охватывала ее, и Наоми подала дочери отвар известных ей трав, чтобы она заснула и отрешилась от реальности. Однако Лайла, когда мать отвернулась, вылила питье.
Еще одной такой ночи ей не вытерпеть, да она и не собиралась терпеть.
Пока табор спал, Лайла бесшумно выскользнула из кибитки и побежала в полицейский участок. Выслушавший ее констебль не поверил собственным ушам, не в силах представить, что такое возможно. Подняли с постели сержанта. Тот, ругаясь, на чем свет стоит, приехал в участок, но лишь мельком взглянул на белое как мел, несчастное лицо Лайлы и сразу понял, в чем причина преступления.
29 
