— Неужели мне придется упрашивать тебя? — Кончиком языка куртизанка лизнула Уэскотту мочку уха, руки ее скользили все ниже по мужской груди. — Я ведь еще помню, ты большой любитель, чтобы тебя упрашивали.
Как только маленькие похотливые ручки добрались до его паха, тело Саймона инстинктивно отреагировало. Однако вместо обычного прилива возбуждения Уэскотт почувствовал легкое отвращение, смешанное с жалостью.
Бросив смущенный взгляд на сдающего карты, он перехватил запястье женщины и мягким движением отвел ее руку от себя:
— Послушай, Анджела, лучше не приставай. Ты прекрасно знаешь, что я женатый человек.
Дама фыркнула:
— Хотела бы я повстречаться с твоей женой. Я бы все высказала, что о ней думаю. Будь она здесь, мы втроем отправились бы наверх в номера, и я бы показала этой маленькой обманщице, как умеет доставить удовольствие мужчине настоящая женщина.
Саймон решительно повернулся к куртизанке и так посмотрел на нее, что она поспешно отступила от стола.
— Ладно, — испуганно промолвила она, поправляя зачесанные наверх крашеные волосы. — Можешь играть, во что хочешь. Но если все же передумаешь, я буду вон там, за столом для виста.
Через какое-то время Саймон бросил взгляд в сторону стола, где играли в вист. Анджела уже с увлечением ласкала ухо какого-то игрока. Уэскотт извлек из жилетного кармана узкую сигару и позволил сдающему карты парню зажечь ее. Если уж суждено всю ночь дышать табачным дымом, пусть он будет хотя бы свежим.
Саймон уже углубился в игру, когда над столом нависла тень какого-то человека.
Подняв голову, Уэскотт выпустил носом струю сигарного дыма.
— Это ты, Фило Уилкокс, — сквозь зубы процедил он. — В последнюю нашу встречу, ты так шустро улепетывал от меня прямо по лужайке. Не забыл еще, как я пальнул тебе в задницу после твоего жульничества за этим самым столом?
Фило неуверенно опустился на краешек соседнего стула, стараясь не садиться на левую ягодицу.
— Да уж, несколько месяцев сидеть не мог. Некрасиво ты поступил со мной, не кажется тебе?
— А ты разве красиво поступил, когда стал прятаться за деревья во время дуэли? Или было бы лучше, если бы я всадил пулю в твою башку?
Фило обиженно шмыгнул носом, его вытянутая физиономия стала еще длиннее.
— По крайней мере, это спасло бы меня от позора, когда все относятся к тебе как к мошеннику и трусу.
— Но ты же и доказал всем, что ты мошенник и трус, — бросил Саймон, стряхивая с сигары пепел.
— Конечно, теперь из-за тебя это известно каждому. — Фило воровато оглянулся. — Если меня здесь застигнет хозяин этого заведения, то уж точно прикажет вытолкать взашей.
— Ну, тогда лучше сам проваливай, пока я не позвал хозяина.
Недовольная гримаса на лице Фило сменилась ухмылкой. Он хлопнул Саймона по плечу:
— Приятель, лучше не делай этого. Я ведь надеялся, что ты поможешь мне повернуть удачу в мою сторону.
— Это еще как? Уж не предложить ли тебе подушку под твою задницу?
— Нет, нет. Дело совсем в другом. Мы тут с несколькими юнцами заключили пари в конторе Уайта на то, кто из нас первым окажется в постели твоей бывшей, когда ты сбросишь брачные кандалы.
Сигара едва не выпала изо рта Саймона. Понизив голос, Фило склонился к уху Саймона:
— Не важно, какие там заявления она сделала, но мы-то знаем, что ты наверняка обслужил ее по закону и как положено. Пройдет какое-то время, возможно, недели две, и она, как нам кажется, снова захочет любовных утех. Так вот, поскольку я поставил все свои деньги на выигрыш в этом пари, то и подумал, что сумею договориться с тобой. Одним словом, мне нужно, чтобы ты меня слегка познакомил со своей дамой. Конечно, если она еще разговаривает с тобой.
Какую-то минуту Фило еще самодовольно смотрел на Уэскотта. В следующую минуту он уже лежал на полу, кровь сочилась из его разбитого рта, а Саймон грозно навис над ним со сжатыми кулаками и ноющей болью в правой руке.
— Эй! Совсем некрасиво поступаешь! — Потирая разбитую челюсть, Фило начал приподниматься. Саймон с сердитым видом вновь вскинул сжатые кулаки, и Уилкокс тут же опустился на пол, благоразумно решив, что так будет для него безопаснее.
В голове разгневанного Саймона еще стоял шум, но неожиданно ему послышался голос Катрионы: «Интересно, существует ли для тебя что-нибудь в этом мире, из-за чего ты отважился бы на бой? Такое, ради чего не страшно умереть? Что-то возвышенное или дорогое, дороже самой жизни?»