22 
Ответ читался в ее глазах, но Глэдис облекла-таки его в слова.
– Тебя, – прерывистым шепотом произнесла она. – Тебя, тебя…
Губы Мартина слились с ее губами. С торжествующим криком он подхватил ее на руки и понес вверх по лестнице в темноту.
Спальня оказалась огромной. Матовый лунный свет серебрил кровать, за стеклянной стеной, словно замок в волшебной сказке, огнями переливался город.
Мартин осторожно поставил молодую женщину на ноги. И замер неподвижно. Затем поднял руку и легко коснулся бархатистой щеки. Глэдис закрыла глаза, всем телом потянулась к ласкающим пальцам…
Он нежно провел рукою по пышным волосам.
– Распусти их.
Глэдис послушно взялась за одну из заколок, скреплявших сложную прическу. Отдельные пряди уже выбились на свободу. Молодая женщина неспешно вытаскивала одну заколку за другой, жалея, что не видит при этом выражения лица Мартина: он стоял в тени. И только когда густые, с бронзовым отливом локоны рассыпались по плечам, он шагнул вперед.
– Ты прекрасна, – прошептал он и захватил в ладони блестящих золотисто-каштановых прядей столько, сколько смог удержать, и поднес их к губам. Шелковистые локоны легонько защекотали кожу, разливая благоухание весеннего сада.
Мартин медленно разжал пальцы.
– А теперь серьги, – мягко напомнил он.
Ее рука потянулась к крохотным хрустальным бусинкам на тонких золотых цепочках, но в глазах отразилось смятение. Она ждала иного, готовилась стремительно ринуться в пламя.
Но он не станет ускорять события, даже если сама Глэдис того потребует. С трудом совладав с собою, Мартин отдернул руку: если только прикоснуться к этой волшебной женщине, все закончится, не успев начаться.
Нельзя торопиться. Только не с ней. Только не сегодня.
Сначала одна сережка, затем другая упали в подставленную ею ладонь. Мартин протянул руку, и она отдала ему поблескивающие бусинки. Затем взялась за серебряные пуговицы на шелковом жакете, и он кивнул. Секунда-другая – и жакет упал на пол.
И тут Мартин схватил ее за запястья.
– Все, – прошептал он ей на ухо. – Остальное я сделаю сам…
В его голосе прозвучала ласковая требовательность, отзвук властного приказа. Глаза вспыхнули, между бровями пролегла строгая складка, и сердце Глэдис беспомощно дрогнуло.
Мартин принялся раздевать ее – каждое прикосновение дышало нежностью. Он делал это медленно, так медленно, что Глэдис казалось, будто она умирает от наслаждения. Он снял блузку, затем юбку, комбинацию и лифчик… И вот уже она стоит перед ним в босоножках на высоком каблуке, в прозрачных чулках с поясом и в шелковых кружевных трусиках.
У Мартина перехватило дыхание, он шагнул назад, не сводя восхищенного взгляда с молодой женщины. Глэдис покраснела и попыталась было заслониться рукой.
– Не прячься от меня, – глухо потребовал Мартин. – Глэдис, ты само совершенство!
Тысяча слов дрожали на языке, но Глэдис смогла произнести только его имя.
Он подхватил ее на руки, приник к ее губам и отнес в постель. Стянул с нее чулки и отбросил их прочь. Приподняв одну стройную ножку, а затем другую, поцеловал точеные ступни, задерживая в губах каждый пальчик по очереди. Потом опустился на колени перед кроватью и расстегнул крючки на поясе. У него дрожали руки; странно, ведь он тысячу раз уже проделывал нечто подобное! Приводил женщину в спальню, раздевал ее…
Он прошептал ее имя, а затем обхватил одной рукою за плечи, притянул к себе, поцеловал в губы. Она ответила. Мартин уже не владел собой: напряжение стало непереносимым. Он понимал: пора прекратить ласки, сбросить одежду и завершить любовную игру, иначе он, чего доброго, опозорится, словно неопытный мальчишка… Но он не мог. Он упивался блаженством прикосновений, благоуханием этого тела…
Мартин медленно целовал ее грудь, втянув сосок глубоко в рот, и Глэдис, застонав, подалась к нему. Ее возбуждение подстегнуло его собственное. Он провел рукой вдоль стройного бедра, задержав ладонь на трогательном треугольнике, покрытым легким пушком. Дыхание его перехватило.
– Глэдис, – еле слышно прошептал он, – посмотри на меня!
Ее ресницы затрепетали, глаза расширились, радужная оболочка растворилась, потонула в бездонных черных зрачках.
Глэдис дышала прерывисто, лихорадочный румянец страсти заливал лицо и налившуюся грудь…
Всем этим она обязана мне, я, я подарил ей эти восторги! – торжествующе подумал Мартин. А теперь пора! Он шагнул в сторону и сорвал с себя одежду. Руки его по-прежнему дрожали, он словно входил в неведомый мир, где его ожидали неизъяснимые радости или мрак отчаяния. Способность рассуждать здраво была утрачена, но теперь это уже не имело ни малейшего значения.
22 
