15 
– Боишься?
– Я? – Роберта смело шагнула к стене. – Ни капельки!
Джеффри негромко засмеялся.
– Тогда ложись на спину, голову свесь и тянись к камню губами. Я подержу тебя.
Разумеется, упрямая Роберта дотянулась до магического Бларни. Спустившись вниз, они долго бродили у стен замка, потом вокруг холма, на котором он стоял. Тут все было умиротворяюще серым либо зеленым: каменные башни, бархатистый мох, трава, причудливых форм стволы и ветви деревьев. Лишь проблески желтого солнца да клочки синего неба, что то и дело показывались из-за дымчатых туч и снова прятались, разбавляли серо-зеленую пастораль.
Именно здесь, среди волшебно-диковатой вековечной благодати, они впервые поцеловались. Когда слились их горячие дыхания и губы, Роберта вдруг почувствовала себя неотъемлемой частицей ирландской сказки. А несколькими часами позже, лежа во тьме и слушая дыхание Джеффри, на удивление ясно и просто ощутила, что они одно целое и теперь, наконец повстречавшись, порознь уже не смогут. Она долго не могла уснуть. Облизывала набухшие от жарких поцелуев губы, наслаждалась музыкой своей влюбленной души и боялась пошевелиться, дабы не потревожить сон того, чей покой и счастье стали для нее едва ли не дороже собственных.
Наступила иная жизнь. Или, может, той, прежней вовсе не было. Суетливые дни без Джеффри казались теперь до того далекими, что почти не походили на правду. Настоящее было лишь здесь, в той одурманивающей любви, что велит ничего не жалеть и брать все без остатка.
Роберта не заметила, как уплыла в туманные дали грез. Но и во сне до той самой минуты, пока не раскрыла глаза, чувствовала всем своим существом лежавшего рядом Джеффри.
На следующей неделе они встречались каждый вечер. На уик-энд снова отправились в путешествие – вниз по побережью. Роберта не могла насмотреться на холмы, обилие зелени, синие волны и невообразимо яркие радуги в полнеба. А когда видела большие дома средь изумрудных трав, гадала, что за люди в них обитают, и то и дело представляла, будто и у них с Джеффри такой вот дом и жить в нем отрадно и весело.
Новая жизнь баловала открытиями и счастливой беззаботностью всего три недели. Но вот настал день, когда Джеффри внезапно заговорил о своей семье, о которой прежде либо не заводил речи вовсе, либо упоминал только вскользь.
– Родители недовольны, что я пишу книги. Находят их чересчур замысловатыми, а само это занятие – бестолковым и недолговечным. – Он замолчал, и в тоске, что промелькнула в его глазах, Роберта заметила отражение собственных страданий из-за непонимания с матерью. – Видишь ли, отец всю жизнь мечтал, что я займусь политикой – пойду по его и дедовым стопам. – Он мрачно усмехнулся. – Лучше было родиться в обычной семье вторым, третьим или четвертым по счету, тогда на тебя не возлагали бы столь больших надежд, не мучили бы нудными лекциями о долге и прочих скучнейших вещах...
Роберта в недоумении сдвинула брови. В душе шевельнулось пока еле ощутимое предчувствие беды.
– Твоя семья не обычная?
Джеффри вздохнул, будто собираясь сообщить, что его родители наследственные убийцы.
– Мы представители старинного ирландского рода. – Он на миг задумался, после чего, гордо расправив плечи и устремив взгляд вдаль, снова заговорил: – Во времена великого голода в середине девятнадцатого века мои предки едва не уехали в Америку, но остались-таки здесь и делали все, что было в их силах, дабы не подчиняться Англии, а жить на собственной земле вольно, как душе угодно.
Роберта вдруг почувствовала, что идет бок о бок с человеком, чью любовь к родным краям вовек не сломить ни угрозами, ни оружием. И, на миг ощутив себя немного ирландкой, тоже приподняла подбородок. Тут ей вспомнился родной Нью-Йорк, и в груди защемило.
– Если бы твои предки все же уехали в Америку, мы с тобой, может, давным-давно встретились бы.
Суровость сошла с лица Джеффри. Он светло улыбнулся.
– Мы встретились бы с тобой, где бы ни родились, куда бы ни подались наши предки. Но, скорее всего, не раньше чем теперь.
Роберта задумчиво кивнула.
– Пожалуй, ты прав. – Она нахмурилась и изумленно взглянула на него. – Что-то я ничего не пойму... Ты с такой гордостью говоришь о своих непокорных пращурах, но будто недоволен, что родился именно в этой, а не в обычной семье, где о предках почти ничего не знают, а на традиции плевать хотели.
– Не то чтобы недоволен... – пробормотал Джеффри, снова грустнея. – Меня не устраивает лишь напористость, с которой родители стараются навязать мне их представления о жизни. И мать, и отец, и остальные родственники были бы счастливы, если бы я послушно стал политиком, жил бы вместе с ними, красовался на их дурацких приемах, соблюдал все принятые в этом кругу правила, общался с детьми их друзей, корчил из себя светского льва... Не по душе мне все это.
15 
