134 
Я не стала говорить матушке, что дом отдали мне. Ее горе было слишком велико, чтобы она могла думать о таких вещах. Она продолжала жить в печальном и опустевшем поместье.
Часто приезжал Руперт. Он предложил свою помощь в организации работ в Кейсман-корте. Я часто виделась с ним, а его нежность к моей матери глубоко трогала меня.
Я любила Руперта. Это не было пылкой страстью — просто прочной и нежной привязанностью. С тех пор как Бруно предал Саймона Кейсмана, я испытывала к нему отвращение. Он знал об этом и ненавидел меня. Хани была права, когда говорила, что моему мужу необходимо постоянное восхищение. Я бы даже сказала, обожание.
Несмотря на потрясение, вызванное смертью Саймона Кейсмана, привязанность Кэтрин к отцу усилилась. Они часто бывали вместе, и я уверена, что Бруно получал удовольствие, настраивая ее против меня. Я страдала от того, что годы, прожитые с Кэтрин в любви и преданности, так легко перечеркнуты. Но Бруно одурманил ее, как до нее многих других. И Бог свидетель, я могла это понять. Разве не была я сама когда-то, как и другие, очарована им?
Хани с удовлетворением, которое не могло меня не тревожить, следила за тем, как растет привязанность Кэтрин к отцу и как моя дочь отдаляется от меня.
Настали мрачные времена, но никогда прежде не было такого несогласия в моей семье.
Все больше времени я проводила в моем старом доме, где матушка всегда радовалась моему приходу. Руперт частенько приезжал туда, и мы подолгу сидели втроем, находя утешение в беседах о прошлом.
Это был жуткий год. Я помню тот страшный мартовский день, когда архиепископа Кранмера сожгли перед колледжем Бейлиол в Оксфорде. Говорили, что сначала он протянул в пламя правую руку, ибо ею подписал свое отречение от веры.
В тот год сожгли девяносто четыре человека, из них сорок пять — женщины. Были среди них и дети.
Очень трудно было заниматься обычными делами по хозяйству. Когда бы я не выходила из дома, меня все время преследовал запах костров Смитфилда. И каждый раз, когда я представляла корчащегося в агонии Саймона Кейсмана, я вспоминала, что именно Бруно обрек его на такую смерть.
* * *
Кейт написала из Ремуса. Кэри исполнялось шестнадцать лет, и она хотела бы устроить бал, чтобы отпраздновать его день рождения.
Молодежь образовалась. Мы жили в тревожное время, и хотелось хоть на время забыть об арестах и о том, что за ними последует. Кейт предоставляла нам такую возможность.
Хани, Кэтрин, близнецы и я отправились в замок Ремус в сопровождении нескольких слуг. Бруно отклонил приглашение, матушка тоже предпочла остаться дома. И когда наша барка поплыла вверх по реке, увозя нас подальше от костров инквизиции и Тауэра, я почувствовала, как мое настроение понемногу улучшается.
Я с удовольствием наблюдала за Кэтрин, которая не скрывала своего волнения, вызванного предстоящим балом, и в то же время размышляла, не следовало ли ее оставить с отцом. Я сшила ей платье из золотистого итальянского бархата. Лиф был жестким. Спереди платье было открытым, чтобы показать богато вышитую юбку из парчи, привезенной тоже из Италии. Платье Хани было похожим, но из синего бархата. Хани было почти семнадцать, а Кэтрин пятнадцать лет. Я с болью подумала: «Они становятся взрослыми. Скоро придет время подыскивать им мужей».
Как приятно было снова очутиться в компании Кейт. Даже теперь, когда ей было за тридцать, она была не менее привлекательна, чем в семнадцать лет. Я не могла понять, почему она вновь не вышла замуж. Конечно, не из-за верности памяти Ремусу.
Она неплохо проводила время в замке. Все, гостившие у нее сейчас, были правоверными католиками. Кейт достало ума не вмешиваться в политику, она просто относилась к категории людей, что «клонятся по ветру».
Как только мы прибыли, Кейт пригласила меня поболтать наедине. Она рассыпала комплименты внешности девочек.
— Будет нетрудно подыскать им мужей. Они обе красивы, а у Кэтрин к тому же хорошее приданое. А как насчет Хани?
— Она получит такое же.
— Ах да, Кейсман-корт теперь принадлежит тебе. — Тень пробежала по ее лицу. — Все-таки жаль Саймона Кейсмана Как твоя мать?
— Она состарилась лет на десять. По-прежнему возится в саду. Благодарение Богу, она любит это. Ах, Кейт, в какой печальной стране мы живем!
— Не правда ли, в Англии было веселее в дни нашей юности, при короле Генрихе? Но у меня есть предчувствие, что грядут перемены. Королева больна, Кейт понизила голос. — Следует быть осторожной, когда говоришь такое. Бедная женщина! Но ведь она стала причиной несчастья тысяч людей.
134 
