очень нудно 
35 
— Мой отец говорит, что земля наша никогда раньше не была так ухожена. Люди работают на тебя как ни на кого другого.
— Я люблю заниматься землей, Дамаск, этой землей. Я знаю, твой отец надеется, что я останусь здесь навсегда.
— И ты останешься?
— Это зависит…
— От чего? — спросила я.
— Может быть, от тебя. Однажды все это станет твоим… и твоего мужа. Когда этот день придет, ты не захочешь, чтобы я был здесь.
— Ерунда, Руперт. Я всегда буду рада видеть тебя здесь… тебя и Кейт. Вы мне как брат и сестра.
— Кейт выйдет замуж, нет сомнения.
— Ты тоже женишься, Руперт. И ты приведешь свою жену сюда. А что, дом достаточно большой, и его можно сделать еще больше. У нас так много земли. Ты выглядишь печальным.
— Теперь мой дом здесь, — проговорил он. — Я люблю землю. Люблю животных. Твой отец заменил мне отца.
— А я тебе такая же сестра, как Кейт. Я не вынесла бы, если бы это все исчезло… как исчезло Аббатство. Он поднял еще орех и отбросил его.
— Думаю, твой отец надеется, что мы поженимся, — сказал он. Я резко ответила:
— Это не то, что следует сделать только потому, что это будет удобно для всех.
— О нет, нет, — быстро возразил Руперт.
Мне было немного неловко. Ведь это было своего рода предложение. Первое в моей жизни, и этот брак позволял разумно решить вопрос в отношении земель отца.
Я пробормотала, что мне еще надо закончить упражнение по латыни, и Руперт, слегка покраснев, поднялся и ушел.
Я думала о браке с Рупертом, о детях, растущих в этом доме. Я хотела бы иметь большую семью; я покраснела, потому что отцом своих детей я представляла не Руперта.
Я пошла в свою комнату, села на подоконник и долго смотрела в зарешеченное окно. Я видела Кейт и Бруно, идущих рядом. Они серьезно о чем-то говорили. Мне сделалось грустно, потому что со мной так серьезно Бруно никогда не разговаривал. Фактически он ни с кем так не говорил — только с Кейт.
* * *
Когда Кезая услышала, что Амброуза повесили у ворот Аббатства, она пошла к виселице и стояла там, глядя на него. Невозможно было увести ее оттуда. Один из слуг привел ее домой, но она вновь ушла и всю первую ночь, что он висел там, провела возле него.
На второй день Дженнет, одна из наших служанок, привела ее и сказала мне, что Кезая показалась ей одержимой, а поступки ее необъяснимы. Я отправилась к Кезае и нашла ее в странном состоянии. Я уложила Кезаю в постель. Так она пролежала целую неделю. Рубцы на ее бедрах воспалились. Я не знала, как их лечить, и пошла к матушке Солтер в лес попросить совета. Матушка Солтер была довольна, что я ухаживаю за Кезаей, и дала мне несколько составов для примочек на больные места и настой из трав, который Кезае надо было пить.
Я сама ухаживала за Кезаей. Это было хоть каким-то занятием для меня в эти страшные дни. Думаю, отчасти ее горе усугубилось тем, что она боялась встречаться с людьми. Амброуз был мертв, она осталась одна и, чувствуя себя виновной в этом злом обмане, боялась смотреть людям в глаза.
Когда я сидела у постели, она начала что-то бессвязно бормотать. Она очень много говорила об Амброузе и о том, как она его соблазнила, во всем винила себя, повторяя, что это она была порочной.
— О, Дамаск, — шептала она, — не думай обо мне слишком плохо. Для меня это было так же естественно, как дышать, и нельзя было удержаться. С нами это так происходит… хотя, может быть, с вами так не будет… и с госпожой Кейт. Мужчины должны остерегаться госпожу Кейт… это сверху огонь, а под ним лед… а это опасно. А ты, госпожа Дамаск, будешь хорошей и преданной женой, попомни мое слово, и это самое лучшее.
Потом она говорила о мальчике.
— Он не смотрит на меня, Дамаск… а когда смотрит, то с презрением. Он никогда не простит меня за то, что я его мать. Он весь в мечтах, этот мальчик. Он поверил, что послан небесами. Он думал, что он святой, и вдруг узнает, что он плод греха распутной служанки и монаха, нарушившего обет.
Я просила ее успокоиться. Что было, то было. Жизнь нужно начать сначала.
— Боже милосердный, — сказала она, улыбнувшись, как в былые времена. — Ты говоришь, как твой отец, госпожа Дамаск.
— Это единственный человек, на кого я хотела бы походить, — уверила я ее.
Как ни странно, но я была для нее утешением. Я перевязывала ее раны, прикладывала мази, которые мне дала ее бабушка. Обязанности Кезаи я поручила другой служанке, чтобы она в уединении могла отдохнуть и набраться сил для встречи с людьми.
35 
