очень нудно 
29 
Засыпаю тотчас же, едва приняв душ и улегшись в постель, хоть обещания Грегори так и не дала. Наверное, это от избытка впечатлений, небывалых чувств и сладостных мечтаний, атаковавших меня после невинной и в то же время страстной сцены прощания.
Просыпаюсь полная сил и приятных предчувствий и бегу взглянуть на Пушика. Грегори уже возле клетки – сидит на корточках и с улыбкой наблюдает за ним. Тот оживленно завтракает и выглядит вполне здоровым. О вчерашнем злоключении не напоминает ничто.
Приостанавливаюсь на пороге в некоторой растерянности. Как себя вести? Посдержаннее? Получше прятать дурацкие чувства? Во вчерашнем, должно быть, виновато вино… И пережитый стресс.
Грегори поворачивает голову, широко улыбается, подходит ко мне и целует меня в щеку. Я чмокаю его в ответ. Все происходит так просто и мило, будто иначе никогда и не бывало.
– Доброе утро!
– Доброе утро, – бормочу я, сознавая, что приветствовать друг друга вот так намного приятнее, чем лишь говорить невыразительное «Привет».
– Лекарства мы уже приняли, – весело сообщает Грегори. – Без капризов и возражений. Теперь вот кушаем.
Мое сердце заходится от радости. Как здорово он об этом сказал! «Приняли», «кушаем» – во множественном числе. Так рассказывают о существе любимом и драгоценном, чаще всего о ребенке. Глубоко вздыхаю.
– Отлично.
Грегори берет пакет, с которым вышел вчера из ветеринарной аптеки-магазина, и извлекает из него яркие упаковки.
– Подарки нашему малышу. Пусть поразвлечется.
Нашему?! Мелочь, а сердце от радости готово пуститься в пляс.
В трех упаковках специальные картонные домики, чтобы кролик мог в них полазать, вздремнуть, если нападет сонливость, и погрызть стенки. Четвертая игрушка – специальный кроличий туннель. Грегори собирает первый домик, и ласково бормочет увлеченному завтраком Пушу:
– Ну, брат, занятий тебе хватит на целый день. О прогулках на ярком солнце, уж извини, придется позабыть. Вечерком выйдем, когда станет попрохладнее.
Наблюдаю за ними и начинаю понимать, что за такую вот жизнь на этой ферме готова отказаться от всех на свете баров, ресторанов и супермаркетов. Удивительно, правда? В считанные дни я стала совершенно другим человеком.
В гостиную входит Сэмюель, неся с собой из кухни аромат картофельной запеканки и пышного омлета. Встает он очень рано, на заре, делает зарядку и принимается за кухонную работу. По-моему, она его ничуть не утомляет.
– Ну как тут у вас? Ожил «зверь»?
– О неприятностях, похоже, уже и не помнит, – довольно отвечает Грегори.
– Я знал, что все обойдется, чувствовал, – с улыбкой говорит Сэмюель.
Смотрю на него новым взглядом и пытаюсь постичь: как ему удается, лишившись двух самых дорогих на свете людей, оставаться доброжелательным и неозлобленным? Вспоминая о его ушедших из жизни жене и сыне, осторожно смотрю по сторонам, ища взглядом хоть маленькую фотографию. Нигде нет ни одной.
– Завтрак на столе! Прошу на кухню.
После еды Грегори говорит Сэмюелю, что мы прокатимся по округе, и просит его присматривать в течение дня за Пушиком. Тот охотно соглашается. Поначалу я не могла понять, чем он зарабатывает на жизнь. Когда-то на ферме, по-видимому, вовсю занимались сельскохозяйственными работами, а теперь нет ни скотины, ни посевов – кроме нарциссов, тюльпанов и лука-порея, не растет ничего. Потом Грегори объяснил: Сэмюель переделал под мастерскую бывший коровник и в ней столярничает, выполняет заказы неблизких соседей. Мы бываем дома лишь по утрам и вечерам, поэтому я и вижу хозяина лишь в кухонном фартуке.
Садимся в машину, и Грегори заводит двигатель.
– Куда направляемся? – интересуюсь я.
– Секрет, – отвечает он, но без улыбки на губах и не глядя на меня.
Я не пристаю с расспросами. По сути, мне неважно, где с ним быть – у реки, на лесной лужайке или просто сидеть в машине. Когда он рядом, совершенно не о чем тревожиться – я уверена, что все предусмотрено и найдется способ для борьбы с любой неприятностью.
Смотрю в раскрытое окно. За ним проносятся пустошь, роща, кукурузное поле. Ветерок треплет прядь моих русых волос. Убираю ее за ухо, но она снова выбивается и нежно бьет по лбу. Нежностью налито все вокруг: теплый воздух, позолоченная солнцем зелень. Даже мотор поет ласково. Война, несчастные случаи, смерть кажутся далекими и выдуманными, все мысли о том, сколь могущественна и сильна жизнь.
На языке так и вертится: разве возможно, чтобы во всем этом не было смысла? Неужели природа, солнце, мы сами не доказательство того, что все не просто так? Уже поворачиваю голову, чтобы возобновить вчерашнюю беседу, когда Грегори сворачивает к показавшейся из-за деревьев церкви и останавливает машину.
29 
