45 
Хорошо, что ее любовь к нему умерла, больше он не причинит ей столько боли, сколько причинял когда-то. Сказав это себе, Бекки попробовала в это поверить.
Она только закончила собирать дрова, когда услышала крик.
Сначала она не могла сообразить, в чем дело, и просто стояла как вкопанная. Через секунду крик раздался снова. Без сомнения, он исходил из глубины дома. Бросив дрова, Бекки побежала.
Лука сидел там, где она оставила его, руки лежали на столе. Его кулаки были сжаты, но он не бил кулаком в стену на сей раз, только бился о них головой, издавая звуки измученного животного.
Медведь, пойманный в смертельную стальную западню, возможно, кричит так же.
Он кричал и кричал, а Бекки в ужасе смотрела на него. Кажется, он был не способен остановиться.
— Лука…
Он выпрямился, поднял кулаки к голове, прикрыв глаза. Ужасные завывания продолжались.
Это было невыносимо. Лука без слов говорил ей, что он на грани безумия.
— Дорогой… — прошептала она, обнимая его.
Лука тут же схватился за Ребекку и спрятал свое лицо у нее на груди. Он цеплялся за нее, словно ничто иное в мире не могло спасти его от гибели.
Бекки ужаснулась, когда, рассказав ему о дочери, увидела, как Лука пытается пробить кулаком стену. Но сейчас все было еще ужасней. Сегодня Лука разрушал самого себя страданием и просил ее помощи единственным способом, которым мог.
— Все эти годы… — задыхался он, — она была одна, а мы ничего не знали…
— Мы ничего не знали. Но теперь мы не позволим ей быть одной. Лука. Лука…
Бекки хотела сказать миллион вещей, но сейчас не могла произнести ни слова. Она могла только повторять его имя и держать его в своих объятиях, чувствуя, как содрогаются мужские плечи от рыданий, которые сдерживались пятнадцать лет.
Наконец он успокоился, устало привалившись к ней. Его все еще била дрожь, но он постепенно приходил в себя.
— Я не знаю, что случилось со мной, — хрипло сказал он. — Сначала я справлялся, а потом словно попал в ад.
— Так было и со мной. Нет никакого средства против этого.
— Это проходит? — спросил он голосом, который разрывал ей душу.
— Да. Но сначала ты чувствуешь дикую боль.
— Я не могу оставаться один.
— Ты не будешь. Я здесь. Ты не один.
Он поднял к ней свое измученное и заплаканное лицо.
— Я был один, когда ты уехала.
Бекки обхватила его лицо руками и мягко поцеловала.
— Тогда я не уеду.
Сначала он не реагировал, словно она сказала что-то фантастическое. Затем спросил:
— Ты ведь так не думаешь?
— Я не могу оставить тебя, Лука. Я люблю тебя. Я всегда любила тебя и всегда буду. Мы принадлежим друг другу.
Очень медленно он отодвинулся от нее и, положив руку на ее живот, взглядом задал вопрос, которого она так ждала и одновременно боялась.
— Да, — сказала она. — Это правда.
Очень осторожно он положил ей на живот свою голову. Он больше не дрожал, словно наконец обрел мир и покой. Когда она взяла его за руку, он последовал за ней в спальню, не протестуя.
ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ
Как только первый луч света проник через окно. Лука сказал мягко:
— Я думал, ты никогда не соберешься сказать мне, что беременна.
— Ты давно узнал?
— Почти сразу. Ты была такой же, как тогда.
— Ты помнишь это?
— Я помню о тебе все, с первого момента нашей встречи.
Они лежали, обнимая друг друга всю ночь, иногда разговаривая, но главным образом в молчании, находя утешение в присутствии друг друга. Минуты превращались в часы, Бекки чувствовала, что скорлупа, в которой находилось ее сердце, треснула и развалилась, выпуская его из заточения этих лет. Она знала, что то же самое происходит и с Лукой.
— Я подумал о ребенке сразу, как только увидел тебя, — сказал он. — Но тогда у меня не было никакой надежды относительно наших отношений.
Ведь я все запутал. Использовал тебя и вел себя, словно упрямый бык. Я действовал так все годы, заставляя людей работать на меня. Когда мы встретились снова, я уже забыл, что можно вести себя по-другому.
— Да, — нежно сказала она. — Я поняла это.
— Когда мы были молоды, я знал, как говорить с тобой. Так легко было сказать, что я люблю тебя. Ничего, кроме любви, не имело значения. Когда мы встретились снова, во мне была какая-то заскорузлость. Много других вещей казались столь же важными. И одной из них была моя гордость.
Я все время искал тебя, думая, что ты единственная женщина в мире, которая может родить мне ребенка. Соня, которая знала это, сказала как-то, что я верю только тому, чему хочу. И она была права. Я приехал за тобой тогда, не терзаясь никакими сомнениями и отказываясь признать правду.
45 
