ГЛАВА 31

Обтянутый кожей сундук лежал на земле, словно раненое животное. Лезвием лопаты были сбиты петли и расколота крышка. Железный замок был выворочен одним яростным ударом или точным пистолетным выстрелом. Пруденс понимала, что если у нее осталась хоть капля разума, ей следовало бы повернуться и бежать, бежать, не останавливаясь, до самой Англии.

Но что-то удерживало ее. Глядя вверх на башню, она сделала один шаг, затем другой, загипнотизированная холодным свечением башенного окна. Он осквернял темноту, портил бархатную красоту ночи, сжигал ее надежду дотла.

Главная дверь была слегка приоткрыта. Она проскользнула в щель, затаив дыхание.

Следы их занятия любовью виднелись тут и там по всему холлу: смятые одеяла; угасающие огоньки на каминной решетке; опрокинутый графин, лежащий в золотистой лужице эля. После этих теплых, восхитительных часов прошла, казалось, целая вечность.

Кот Себастьян свернулся на теплых камнях очага. Он поднял сонную мордочку и с любопытством посмотрел на хозяйку.

Взгляд Пруденс метнулся вверх, к узкой полоске света на лестничной площадке. Он манил ее вперед, и перепуганная до смерти женщина, неслышно ступая, поднялась по лестнице к двери башни.

Она шагнула в этот свет, сжимая помилование в руке.

Себастьян полусидел на подоконнике спиной к ней. Он повернулся на звук ее шагов. На миг в чертах лица мужа Пруденс уловила невероятное сходство с другим мужчиной. Но вот это сходство исчезло, и она обвинила в этом игру неровного света факела.

Себастьян вытянул руку и издевательски улыбнулся. Тонкий ручеек камешков и песка заструился между его пальцев, со стуком рассыпаясь по каменному полу.

— Наше совместное будущее, моя дорогая.

— Пруденс неимоверным усилием сдержала дрожь в голосе.

— Будущее должно строиться на более крепком основании, чем камни… или золото.

— Слова настоящего оптимиста. — Он встал и вытер руку. — Все это ведет к одному концу, не так ли? Как и у нас.

— Слова настоящего фаталиста.

— Или реалиста.

Свет факела позолотил его спутанные волосы. Себастьян подошел к ней с ленивой грацией. Все движения его были замедленными, плавными. Его серые глаза были пронзительными, как стрелы. «Опий», — вспомнила Пруденс.

— Совершенно верно, дорогая, — насмешливо сказал он, словно читая ее мысли. — Боюсь, ты просчиталась. Такое мизерное количество опия делает меня лишь слегка подвыпившим. Когда мы жили в Париже, мой дед кормил меня опиумом, как конфетами.

Она содрогнулась перед осознанием такого падения, такого бессердечного, преступного отношения к внуку со стороны д'Артана и опустила глаза, понимая, что ее сочувствие еще больше разъярит его.

Себастьян потянулся и закрыл дверь.

— Где ты была, моя Пруденс? Ходила выпить чаю со своим женихом?

Он стоял прямо перед ней, тепло его дыхания касалось ее виска.

— Прости, — пробормотала она. — Мне не следовало усыплять тебя. Это было ошибкой.

— Аu contraire, ma cherie^[15]. — Его голос был задумчивым, почти нежным. — Это было великолепно. Я говорил тебе когда-нибудь, как восхищаюсь твоим умом?

Себастьян погрузил руки в ее волосы, обхватил голову и приподнял вверх. Она закрыла глаза, не смея противиться силе, скрытой в этих изящных руках.

— Даже когда ты выдала меня Тагберту, одна частичка моего «я» склонилась перед тобой и крикнула: «Браво! Какая она сообразительная! Какой ум! Какая смелость! Она видит, что надо сделать и делает это!»

Ее глаза распахнулись. Пруденс попыталась высвободиться из его рук, но его пальцы еще крепче вцепились в ее волосы.

— Прекрати насмехаться надо мной! — вспылила она.

Себастьян по-детски невинно заморгал.

— У меня же нет мозгов. Ты же должна помнить, что я лишь невежественный горец. Я даже не умел читать и писать почти до двадцати лет. А правописанию я так и не научился. — Он прижался губами к ее волосам и прошептал. — Я нахожу твое совершенство экзотичным и эротичным. — Его язык коснулся розовой раковины ее уха, обжигая пламенем. — Золото, Пруденс. Где оно? Ты отдала его Мак-Кею? Или у тебя в запасе есть другой обожатель? Премьер-министр Питт, возможно? Начальник тюрьмы?

  138