97 
Я не слышала, что говорят дети, а думала только о том ужасном предмете и его назначении.
Кто положил его туда? Тот, кто желал мне зла. Кто-то, кто обвинял меня в смерти Изабеллы. Я должна уничтожить фигурку как можно скорее. Пока она была там, я не чувствовала себя в безопасности.
Подоткнув одеяла у детей и поцеловав их на ночь, я вернулась в свою комнату.
Я открыла ящик. Фигурка исчезла.
* * *
Я рассказала Фелипе о своей находке, и мой рассказ сильно испугал его.
— Она исчезла? — вскричал он. — Тебе ни в коем случае не следовало класть фигурку обратно в ящик. Ты должна была немедленно уничтожить ее.
— Это значит, кто-то считает, будто я убила Изабеллу.
— Это значит, что кто-то хочет доказать, что ты ведьма.
Мне не нужно было спрашивать, что он имеет в виду.
— Меня уже обвиняли в этом на корабле, — с дрожью в голосе произнесла я. Я была на краю страшной смерти.
— Мы должны уехать отсюда как можно быстрее. Дон Фелипе решил ускорить приготовления к нашему отъезду.
Страх поселился в доме. Огромная тень инквизиции нависла над нами. Иногда я просыпалась от собственного крика, мне снилось, что я в клетке. Я видела себя во сне в ужасном балахоне и ощущала потрескивание пламени у моих ног, а Фелипе обнимал и успокаивал меня.
— Скоро, — обещал он, — мы будем в безопасности с Мадриде.
— Фелипе, — спросила я, — что, если бы они захотели забрать меня… как бы они пришли? Он ответил:
— Они обычно приходят ночью и стучат в дверь. Мы бы услышали слова: «Откройте, во имя Святой инквизиции». Никто не посмеет ослушаться этих слов.
— И тогда они забрали бы меня, Фелипе, для допроса, верно? Но чего мне опасаться?
— Любой, попадающий в руки инквизиции, имеет повод бояться.
— Невиновный человек…
— Даже невиновный.
— Если они посчитают, что ты ведьма, они придут за тобой, — продолжал он. — Если они придут ночью, я спрячу тебя. Мы сделаем вид, что ты исчезла, что ты на самом деле ведьма и вызвала на помощь дьявола В спальне есть потайная дверь. — Он показал мне ее. — Ты будешь прятаться здесь до тех пор, пока я не найду способ спасти тебя.
— Фелипе, та женщина может донести на меня?
— Вполне, — ответил он. — И если это так, они придут за тобой.
— Ты считаешь, она уже донесла?
— Не знаю. Люди боятся инквизиции, так как сами могут оказаться в ее руках. Будем молиться, чтобы Пилар сказала это только тебе.
Я вся дрожала в его объятиях, и он произнес, успокаивая меня:
— Тебе нечего бояться, любовь моя. Мы перехитрим любого, кто пойдет против нас.
— Если ты спрячешь меня, Фелипе, — предположила я, — не означало бы это противодействие инквизиции? Он молчал. Я продолжала:
— Ради меня ты пошел бы против инквизиции? Ты бы оставил в своем доме еретичку, потому что любишь ее?
— Тише. Не произноси этого слова, Каталина, даже когда мы одни. Мы должны быть осторожны. Я ускорю наш отъезд. Скоро мы уедем отсюда и будем в безопасности.
Шли дни. Мы ждали корабль. Когда он придет, мы попрощаемся с гасиендой и Хани, доном Луисом и малышкой Эдвиной. Я уговорила Фелипе разрешить Карлосу поехать с нами. Мануэла тоже будет сопровождать нас вместе с Дженнет и маленьким Жако.
Меня приводила в отчаяние одна только мысль о расставании с Хани; но я понимала, что теперь постоянно нахожусь в опасности, в любой момент может раздасться стук в дверь. Подобного рода ожидание стало невыносимым.
* * *
Получив известие, что Пилар больна и не встает с постели, я послала Мануэлу навестить ее. Я считала Мануэлу хорошей и преданной служанкой, она была благодарна мне за помощь Карлосу, которого очень любила. Она могла бы выяснить, рассказала ли кому-нибудь Пилар о своих обвинениях.
Когда Мануэла вернулась, я вызвала ее к себе в спальню, где мы могли поговорить, не боясь быть подслушанными, и спросила о том, что она узнала.
— Пилар действительно больна, — сказала она. — У нее болит сердце и ломит все тело.
— Она говорила об Изабелле?
— Все время. Служанки рассказали мне, что она бродит ночами по Голубому дому, зовет Изабеллу и не разрешает трогать кукол.
Я кивнула.
— Мануэла, она ненавидит меня за то, что я вышла замуж за супруга Изабеллы. Но Изабелла не была ему женой. Ты понимаешь это.
— Она все время говорит, — ответила Мануэла. — Она перескакивает с одного на другое. Проклинает Эдмундо: «Все из-за крестика, — говорила она, усыпанного рубинами крестика. Ты помнишь его, Мануэла. Она так редко носила его».
97 
