6

Дверь распахнулась. Луч света прорезал враждебную тьму, пригвоздив Лорелею к подушке. Она поспешно прикрыла лицо рукой, чтобы Курт не заметил слез на ее щеках.

– Лорелея! – Он отвел от нее луч фонарика. – С тобой все в порядке?

– Конечно, – с натужной бодростью ответила она.

– На улице настоящая буря. Я подумал, что ты могла проснуться, а поскольку света нет… он отключился…

– Со мной все в порядке, – твердо повторила Лорелея, но рокот грома перекрыл ее голос.

– Лорелея, – мягко сказал Курт, – вовсе не стыдно бояться грозы.

– А я и не боюсь!

– Милая моя, все мы чего-нибудь боимся. Нет ничего дурного в том, чтобы это признать.

– Знаю. Я не ребенок.

– Вот и хорошо. Я оставлю тебе фонарик. Если я тебе понадоблюсь…

– Не надо! Говорю же тебе, я…

Оглушительный гром прокатился над самой их головой. Молния вспорола тьму, и Лорелея едва не спрыгнула с кровати.

Черт побери! – мысленно воскликнул Курт. Она – его жена, она до смерти напугана, и если сейчас он повернется и уйдет, то никогда больше не сможет считать себя мужчиной!

Миг – и он уже был возле нее, обнял ее здоровой рукой, привлек к себе.

– Прижмись ко мне, mein Liebling, – прошептал он. – Я не допущу, чтобы с тобой что-нибудь случилось.

Уже во второй раз он предлагает ей свою помощь. Но ей это не нужно. Ничего от него не нужно. Даже он сам…

Он погрузил пальцы в копну ее волос и мягко развернул ее лицом к себе. Лорелея попыталась отстраниться, но он вновь прошептал ее имя. Голос его был так нежен, так полон жаждой, что все страхи ее испарились.

– Курт! – прошептала она.

И, обвив мужа руками, припала к его губам.

Губы их встретились, и из груди Курта вырвался хриплый стон.

Годы вдали от Лорелеи растаяли, как дым. Все растаяло, исчезло без следа – остались только запах и вкус, и сладкая боль прикосновения к ее прекрасному телу.

Пять лет он тщетно старался изгнать из памяти воспоминания о единственной ночи, проведенной с безымянной колдуньей, а теперь нашел свою колдунью и назвал ее женой.

И сегодня – их брачная ночь.

Поцелуи становились все более страстными. Не слишком ли он спешит, не требует ли слишком многого? О нет! На его поцелуи Лорелея отвечала своими, лихорадочно лаская холодными пальцами его лицо, плечи, грудь. Прошептав ее имя, он охватил ладонью полную грудь под тонкой тканью – и его возлюбленная содрогнулась от наслаждения.

– О-о, Курт! – прошептала она.

От этого страстного призыва все тело его напряглось и мускулы превратились в камень. Но он приказал себе не спешить. Сегодня они друг для друга – не безымянные незнакомцы, охваченные страстью. Эта женщина, что обнимает его так крепко, словно мечтает никогда-никогда не отпускать, – Лорелея, его жена.

Он снова прильнул к ее губам, и языки их сплелись в древнем, как мир, танце. Лорелея тихо застонала. Поцелуи Курта спускались все ниже, и она страстно выгибалась ему навстречу. Вот он коснулся губами соска, просвечивающего сквозь полупрозрачную ткань, – и по пронзительному вскрику Лорелеи понял, что она готова. Настало время вознести ее на небеса и не отпускать, пока она не взмолится о пощаде.

Но Лорелея уже молила его о милости. Не словами – о нет! – стонами и вздохами, и бесстыдно чувственными извивами податливого тела. Курт пылал, как в огне. Возбуждение его было так велико, что причиняло боль. И все же он ждал. Ждал, когда она скажет, что хочет его, что жаждет его близости, что все эти годы помнила о нем, как и он о ней.

Но разве она уже не признается в этом – каждым движением, каждым вздохом, каждым поцелуем?

– О Курт!

Слыхано ли, чтобы это имя, короткое, резкое и мужественное, так нежно звучало в устах женщины? Словно она произносит его не губами, а сердцем… Гроза миновала, молодой месяц заглядывал в окно, и в его призрачном свете Курт прочел на прекрасном лице Лорелеи то, что наполнило его ни с чем не сравнимой радостью.

– Лорелея! Моя колдунья!

Прижав ее к себе, он перекатился на спину – и вздрогнул от резкой боли в руке. Он сдавленно зашипел сквозь зубы, и Лорелея отпрянула.

– Что? О, Курт, твоя рука! Прости, я не подумала…

Он поймал ее руку и поднес к губам.

– Не уходи.

– Но твоя рука…

– С ней все в порядке.

– Неправда. Тебе больно!

Он поцеловал ее ладонь, слегка прикусив нежный бугорок у основания большого пальца.

– Нет. Но станет больно, если ты уйдешь.

  45