52 
Никогда она не привыкнет к холоду и тьме в собственной душе. Никогда не привыкнет к жизни с человеком, который ее презирает.
Что ж, она испытывает к нему те же чувства. Да и вообще, не в ней дело. Главное, что счастлив Вилли.
– Нам нужно поговорить о моем сыне, – сказал ей Курт в тот день, когда мальчик вернулся от бабушки.
– О нашем сыне, – поправила она, и он подтвердил ее слова коротким кивком.
Говорил в основном он. Лорелея молча кивала – все, что предлагал Курт, было разумно. Что бы ни происходило между ними, это не должно отражаться на ребенке. А значит, нужно жить, как раньше, – вместе завтракать, вместе ужинать, притворяться самой обычной семейной парой.
В тот же вечер они осторожно сообщили Вилли, что Курт – его отец. Глаза мальчугана расширились от изумления.
– Мой отец? Значит, у меня есть папа? Как у Гельмута?
– Да, совсем как у Гельмута, – подтвердил Курт, усаживая малыша к себе на колени.
– Ты меня усыновил? – спросил Вилли, обнимая отца.
– Нет, это не нужно, – внезапно охрипшим голосом ответил Курт. – Я твой настоящий отец.
– Правда-правда?
– Правда-правда, – улыбнулся Курт.
– Почему же ты раньше с нами не жил? Почему мне никто не сказал? Почему…
– Это долгая история, малыш. Когда-нибудь мы непременно все тебе расскажем. Но сейчас важно только одно: мы вместе – и останемся вместе навсегда.
– Значит, я родился у тебя и мамы? – немного подумав, уточнил Вилли.
– Да.
– Но ведь вы совсем недавно поженились! Как же я мог родиться раньше?
– Мы с твоей мамой, Вилли, познакомились давным-давно. А потом… ну… потеряли друг друга.
– Гельмут один раз потерял котенка, – заметил Вилли. – А на следующий день его папа его нашел. Вы с мамой так же потерялись?
– Да, примерно так, – ответил Курт и заговорил о другом.
Лорелея понимала, что он прав. Когда-нибудь придется рассказать сыну всю правду, но для четырехлетнего малыша такого объяснения достаточно…
Мой муж, думала она сейчас, зябко кутаясь в теплый плед, – человек, которого я ненавижу. А мой сын – обожает.
Что ж, неудивительно. Не было вечера, когда бы Курт являлся домой без подарка для мальчугана. Он осыпает ее сына игрушками и развлечениями, старается купить его доверие, украсть его у нее…
Но к чему обманывать себя? Она несправедлива к Курту. Вилли любит его не за подарки, а потому, что чувствует в нем ответную любовь. Курт – прекрасный отец: у него всегда находится время для сына, он не стесняется проявлять нежность и ласку, но, когда нужно, умеет быть и строгим. Отец, о котором всякий маленький мальчик может только мечтать.
А она? Увы, она медленно, но верно превращается в дурную мать.
Она разучилась улыбаться в ответ на улыбку сына. Ей тяжело участвовать в его играх. Хуже всего – она постоянно плачет. Не на глазах у Вилли, нет – такого она никогда себе не позволит! Но каждую ночь в своей одинокой спальне она засыпает и просыпается в слезах…
– Фрау Рудольштадт! Лоретея повернулась к двери.
– Да, Фрида?
– Я хотела узнать, что вы предпочитаете на ужин – цыпленка или рыбу?
В последнее время Фрида часто приходила к хозяйке с такими вот мелкими вопросами по хозяйству. Лорелея подозревала, что это неспроста: экономка видит, что с ней что-то неладно, что она постоянно уныла и погружена в себя, и пытается ее «растормошить».
– Так как же, фрау…
– Рыбу, – с усилием ответила Лорелея. – Если вам не трудно.
– А как насчет гарнира? Я купила…
– Решайте сами.
– Как пожелаете, – со вздохом ответила Фрида и вышла, тихо прикрыв за собой дверь.
Лорелея тяжело поднялась с дивана и подошла к окну, выходящему во двор.
Даже соседка Анна чувствует, что с ней что-то не так. В последнее время она снова начала приглашать Лорелею на чашечку кофе. Раз или два Лорелея принимала приглашения, надеясь, что болтовня с соседкой ее развеселит, – зря надеялась.
Днем она бродила по дому как привидение, презирая себя за слабость. А ночью напрягала слух, ловя шаги мужа в коридоре, – и за это презирала себя еще сильнее.
Сколько можно надеяться на чудо?
Муж не попытался овладеть ею силой, как угрожал. Напрасно она в гневе называла его чудовищем. Он всего лишь человек, уязвимый, как все люди, а она, сама того не желая, разбередила его старые раны.
Она причинила ему невыносимую боль, и он, охваченный слепой яростью, нанес ответный удар. Разумеется, отвратительные угрозы Курта были несерьезны. Ей следовало бы понять, что он не понимает, что говорит.
52 
