20 
— Ты была великолепна. — Его рука задержалась на ее талии. Случайному наблюдателю могло показаться, будто он просто с бесстрастной вежливостью провожает ее. Более внимательный наблюдатель заметил бы, что его прикосновение больше похоже на ласку.
— Почему ты сказал им, что мы встречались прежде? — бросила она через плечо.
— По моей информации, Ван Дорф безжалостный репортер. Он охотится за новым Уотергейтским скандалом. Берегись его, Кили. Он волк в овечьей шкуре.
— Я скорее сравнила бы его с хитрым лисом, чем с волком. Он сделал все, чтобы мы с Бетти поверили, будто мы будем его единственными гостями во время ланча. Он ни словом не упомянул, что здесь будете и вы, конгрессмены. Так упрашивал нас прийти, а сам в то же время готовил западню.
— Вот пресмыкающееся! Мне так хотелось запихнуть этот магнитофон ему прямо в глотку или в какое-нибудь более подходящее место.
Услышав подобную угрозу, Кили не смогла удержаться от смеха. Она повернулась к нему лицом.
— Напомни мне, чтобы я никогда не выводила тебя из себя, — посмеиваясь, бросила она. Он тоже улыбнулся, и ямочка стала еще глубже. — Ты сейчас продемонстрировал доставшийся тебе в наследство горячий креольский темперамент.
— Правда? Извини.
— Не извиняйся. Это выглядит довольно привлекательно.
— Ты так думаешь?
Она нервно оглянулась. Бетти и конгрессмен Паркер стояли у двери в ожидании обещанных такси. Ван Дорф бросал проклятия в адрес торгового автомата, проглотившего мелочь, но не выдавшего ему сигарет. Уолш ушел.
— Почему ты сказал им, что мы познакомились вчера вечером?
— Ты с этого вопроса и начала разговор, не так ли? Видишь ли, когда я рядом с тобой, мне требуется приложить чертовски много усилий, чтобы выкинуть это из головы, но не важно. Отвечаю на поставленный вопрос: если Ван Дорф или кто-либо другой видел, как мы беседуем вчера вечером, а сегодня мы сделали бы вид, будто незнакомы, это возбудило бы любопытство. Говорить правду — это всегда наилучшая политика.
— А если кто-нибудь видел, как ты входил или выходил из моего номера вчера ночью, что тогда?
В его глазах промелькнул дьявольский огонек.
— В таком случае лучшая политика — солгать.
Она засмеялась:
— Ты истинный политик.
Он не обиделся, а тоже рассмеялся. Улыбка смягчила черты его лица, когда он спросил:
— Ну как ты? Удалось хоть немного отдохнуть прошлой ночью?
Лучше бы он не смотрел на нее с таким участием. Его взгляд, казалось, ласкал каждую черточку ее лица и согревал их своим сочувствием. Почему так сильно бьется сердце? Оно так колотится, что колышется кружево на груди и это не сможет укрыться от глаз Дакса.
— Я не слишком хорошо спала.
— Принимаю на себя всю ответственность за это.
— Не стоит.
— Стоит, — решительно заявил он. — Мне не следовало нарушать твой покой, а я, не стану отрицать, сделал это. Как только ты сообщила мне тогда в аэропорту, что замужем, мне следовало оставить тебя в покое. Это было бы самое лучшее.
— Правда?
— А разве нет?
Влекомые какой-то невидимой необъяснимой силой, они почувствовали, как приблизились друг к другу. Дакс ощутил, как кровь прилила к чреслам. Кончики пальцев подрагивали от страстного желания прикоснуться к ней, шрам под глазом подергивался. Его губы слишком живо помнили ощущения от прикосновения ее губ. Его взгляд впился в ее глаза.
Она непроизвольно облизала губы, а он следил за исполненным чувственности движением ее языка.
— Да, — чуть слышно прошептала она. — Наверное, так было бы лучше.
— Я снова забыл вопрос.
— Кили?
— Что? — Она с виноватым видом повернулась, когда стоявшая у дверей Бетти окликнула ее. — Машина уже пришла? — задыхаясь спросила она.
— Да, — ответила Бетти, подозрительно разглядывая ее раскрасневшиеся щеки и взволнованно вздымающуюся грудь.
Они попрощались с Даксом, выразили свою благодарность Ван Дорфу, требовавшему у администрации вернуть ему проглоченные автоматом деньги. Конгрессмен Паркер вышел вместе с ними.
Когда они расположились на заднем сиденье такси, и Кили безуспешно пыталась справиться с застежкой своей сумочки, Бетти произнесла:
— Ты не обязана говорить мне, но, признаюсь, я испытываю любопытство.
— По поводу чего? — Кили постаралась принять беззаботный вид, но понимала, что не может никого обмануть. Особенно себя.
20 
