3 
– Мадам, вы богохульствуете! Вы сказали: «Заберите все остальное». Имеете ли вы в виду под остальным и вашего сына?
Красивое лицо выразило беспредельный ужас.
– Зачем вы все это говорите? Конечно, нет, я вообще не говорила о моем сыне, а имела в виду все эти суетные вещи – славу, власть, красоту и тому подобное.
Она указала пальцем на кучу сверкающих вещей, лежащих на столе, порывисто взяла пригоршни драгоценностей и поднесла их к свету.
– Здесь есть на что купить целые провинции. Около года тому назад я их вернула и была счастлива отдать это богатство ему… моему мужу! В его руках они могли бы принести счастье ему и нашим людям. А теперь, – камни медленно потекли из ее рук многоцветным каскадом, – они просто украшения, не что иное, как камни.
– Они вернут жизнь и могущество вашему дому, госпожа Катрин, это вопрос времени. Я пришел к вам не только ради возвращения сокровищ. По правде говоря, я был послан к вам. Вас просит вернуться королева Иоланда.
– Меня? А я не думала, что королева помнит обо мне.
– Она никого и никогда не забывает, мадам… и тем более тех, кто ей был предан! Одно точно: она хочет вас видеть. Но не спрашивайте зачем, королева мне этого не сказала… Я даже не могу предположить.
Темные глаза Катрин разглядывали монаха. Кажется, бродячая жизнь была залогом его неувядающей молодости. Он совсем не изменился. Лицо, как всегда, было круглым, свежим и смиренным. Но страдания и невзгоды сделали Катрин подозрительной. Даже самое ангельское лицо для нее представляло угрозу, не был исключением и старый друг, брат Этьен.
– Что сказала королева, посылая вас ко мне, брат Этьен? Не могли бы вы передать ее слова?
Он утвердительно кивнул головой и, не спуская глаз с Катрин, ответил:
– Конечно. «Существуют страдания, которые невозможно умиротворить, – сказала мне королева, – но в определенных случаях отмщение может облегчить страдания. Пошлите лечиться ко мне мадам Катрин де Монсальви и напомните ей, что она по-прежнему принадлежит к кругу моих дам. Траур не отдаляет ее от меня».
– Я признательна за память обо мне, но не забыла ли она, что семья Монсальви находится в изгнании, объявлена предателями и трусами, разыскивается королевским наместником? Знает ли она, что избежать казни и застенков можно или умерев, или попав в лепрозорий? Недаром же королева упомянула о моем трауре. Но что она еще знает?
– Как всегда, она знает все. Мессир Кеннеди ей обо всем сообщил.
– Значит, весь двор судачит об этом, – с горечью сказала Катрин. – Какая радость для Ла Тремуя сознавать, что один из самых смелых капитанов короля находится в лепрозории!
– Никто, кроме королевы, ничего не знает, а королева умеет молчать, – возразил ей монах. – По секрету мессир Кеннеди сообщил ей, равно как предупредил местное население и своих солдат, что собственной рукой перережет горло тому, кто посмеет рассказать о судьбе мессира Арно. Для всего остального света ваш муж мертв, мадам, даже для короля. Думаю, вы мало знаете о том, что происходит под вашей собственной крышей.
Катрин покраснела. Это была правда. С того проклятого дня, когда монах отвел Арно в больницу для прокаженных в Кальвие, она не покидала дома, не показывалась в деревне, настолько она боялась местных жителей. Целыми днями она сидела взаперти и только в сумерки выходила подышать на крепостную стену. Она подолгу стояла неподвижно, устремив взгляд в одном направлении. Ее берейтор Готье, которого она спасла когда-то от виселицы, сопровождал ее, но оставался в стороне, не решаясь помешать размышлениям. Только Хью Кеннеди подходил к Катрин, когда она, закончив прогулку, спускалась по лестнице. Солдаты с состраданием и беспокойством смотрели на эту женщину, одетую в черное, стройную и гордую, которая всегда скрывала под вуалью свое лицо, выходя из дома. По вечерам, сидя вокруг костров, солдаты говорили о ней, о ее поразительной красоте, скрытой от всех уже десять месяцев. Среди них ходили всякие фантастические слухи. Говорили даже, что, сбрив свои сказочные волосы, красавица графиня подурнела и своим видом вызывает отвращение. Деревенские жители осеняли себя крестным знамением, когда видели ее на закате солнца в черном траурном одеянии, развевающемся на ветру. Понемногу красивая графиня де Монсальви стала легендой…
– Вы правы, – ответила Катрин с улыбкой. – Я ничего не знаю, потому что меня ничто не волнует, кроме, пожалуй, слова, произнесенного вами: отмщение… хотя и странно слышать его из уст служителя божьего. И все-таки я плохо понимаю, почему королева хочет помочь в этом деле отверженной.
3 
