102 
Голос Мансура долетел до молодой женщины:
– Калиф неистовствует! Поедем побыстрее! Если меня узнают, нам придется сразиться, а нас только двадцать человек.
– Вы забываете нас, – сухо прервал его Готье, который скакал совсем рядом с носилками, так близко, что Катрин могла до него дотронуться. – Мой товарищ, Жосс, умеет сражаться. А что до меня, то уж с десяток я точно уложу.
– Тогда, скажем, нас тридцать один, и да сохранит нас аллах!
Огни Гранады мало-помалу отступили. Плохо различимая дорога, незаметная для тех, кто ее не знал, повернула, и город исчез за могучим скалистым возвышением.
– Дорога будет тяжелой, – проговорил Жосс с другой стороны носилок. – Нам нужно будет пройти высокие горы.
Резкая команда раздалась в темноте, и отряд остановился. Скалистое место кончилось, и опять стала видна Гранада, дворец Амины, где горели лампы на зубцах белых стен. До Катрин долетел голос Мансура:
– Вовремя мы уехали! Смотрите!
Отряд всадников в белых плащах с факелами, которые сеяли по ветру искры, быстрым галопом проехал римский мост и в облаке пыли остановился перед воротами Алькасар Хениля.
Во главе отряда зеленое знамя калифа развевалось в руке офицера-знаменосца. Весь отряд устремился в тяжелые ворота…
Катрин высунула голову и поискала глазами Мансура.
– А Амина? – спросила она. – Ей ничего не грозит?
– Чего же ей бояться? У нее ничего не найдут. Одежда моих людей уже зарыта в саду, а среди ее слуг и женщин нет ни одной, которая не согласилась бы скорее отрезать себе язык, чем ее выдать. И даже если Мухаммад подозревает ее в помощи мне, он никак не вообразит, что она могла помочь и вам. Народ ее обожает, и я думаю, что он и теперь ее любит. Между тем, – заключил он со внезапным взрывом ярости, – в один прекрасный день ему придется отдать ее мне. Я ведь вернусь! Аллах сделает так, что мое возвращение будет его последним днем!..
Ничего больше не произнося, мятежный принц хлестнул свою лошадь и бросился на приступ первого уступа сьерры. Вся группа молча двинулась вслед. Катрин опустила занавеску. Внутри носилок темень была полной и стояла такая духота, что Абу-аль-Хайр откинул занавески с одной стороны.
– Нам не грозит, что нас здесь узнают. Так будем же дышать! – прошептал он.
Катрин с тревогой пощупала лоб Арно. Жар спал, а дыхание стало ровным. Тогда Катрин свернулась калачиком в ногах своего супруга, закрыла глаза и, чувствуя, как счастье и покой овладевают ее сердцем, крепко заснула.
* * *
Нападение произошло через два дня, в горах, на заходе солнца. Беглецы поднялись из глубокой долины Хениля и продолжали путь по склону ущелья, на дне которого кипел поток. Они шли по горному карнизу, поднимавшемуся к хребту. Жара в значительной мере спала, и тропинка, казалось, шла через арену с почти вертикальными стенками, над которой возвышались три огромные снежные вершины. Мансур указал на самую высокую:
– Там живут только орлы, грифы и люди Фараджа Одноглазого, знаменитого бандита.
– Мы-то слишком сильны, чтобы бояться бандита! – заметил Готье с презрением.
– Еще неизвестно!.. Когда Фараджу нужно золото, ему случается пойти на службу к калифу, и, когда у него появляется подкрепление из пограничных солдат, он становится опасным.
Вдруг свирепые вопли раздались так пронзительно, что даже лошади взвились на дыбы. Из-за каждого камня высунулся человек… и вся гора, казалось, пришла в движение, обрушилась на маленькую группу путников. Маленький человечек, худой и уродливый, на грязном тюрбане которого торчал пук орлиных перьев, а глаз закрывала грязная повязка, вел их в атаку, издавая ужасающие пронзительные крики.
– Фарадж Одноглазый! – взревел Мансур. – Соберитесь вокруг носилок!
Вот уже кривые турецкие сабли заблестели в руках воинов; Готье подъехал к начальнику, чтобы сражаться рядом с ним, и крикнул Жоссу:
– Защищай носилки!
Занавески носилок неожиданно раздвинулись, и появился Арно. Катрин попыталась удержать его, но безуспешно.
– Оружие! – закричал он. – Лошадь!
– Нет! Ты еще слишком слаб…
– Думаешь, я так и буду смотреть и не приму участия в бою? Сиди в носилках и не двигайся! – сурово приказал он. – А ты, друг Абу, сторожи ее и не дай ей наделать глупостей!..
С яростным нетерпением он срывал с себя покрывала, которыми был укрыт.
– Лошадь! Оружие! – повторял он.
– Вот оружие, – спокойно произнес Жосс, протягивая ему свою собственную кривую саблю. – Вы лучше меня владеете этим резаком. И лошадь берите мою.
102 
