очень нудно 
70 
Нора чувствовала себя очень хорошо, намного яснее и веселее, чем раньше, – может, благодаря электричеству, кое-как прогревающему здание, которое она не могла прогреть собой. Маленькое разочарование, оставшееся где-то под корочкой бытия с того вечера, когда, свободная, почти нашла выход, сжигала в многочисленных дневных пасьянсах. Хотела выиграть, начинала с нуля.
Знакомые лица мелькали вокруг, как и незнакомые. Люди ходили, будто занятые своим делом или даже работой, озабоченные, легко одетые, с бумагами, усталыми вздохами и мобильными телефонами. Раньше здесь не бывало столько людей, но ничего: обрывки их болтовни заполняли скучное пространство.
Обиду на непослушные карты, как вода, гасила тоска по возлюбленному. Тоска, смешанная с чувством вины, – она помнила, как крепко ненавидела его недавно, и тоска пьянила тем сильнее, чем меньше раскаивалась в ненависти. Хитро смотрели на Элеонору Фелисию карточные дамы из-под своих покрывал, покусывали розы и фиалки, кивали понимающе. Преданно смотрели юнцы-валеты, ясно и грустно короли. Одни мертвые тузы не пытались подать знак.
Подняв взгляд, заметила своего возлюбленного среди других людей. Он стоял растерянно, как во сне – таким он приходил к ней вначале, когда еще не знал ее и не знал, где он. Держал что-то в руках. И бросилась: рассыпая карты, опрокидывая столик, через каркас, путаясь в жестком нижнем платье, в тяжелом верхнем, хватая воздух.
– Это ты?
Стояли, обнявшись, не стесняясь многочисленных прохожих, не придавая значения мешающей одежде. Сжимаясь всё теснее, боясь потерять друг друга.
– Ты ведь не плачешь, Нора? Тссс!
– Я ждала. Тебя так долго не было.
– Всего несколько дней.
– Это были слишком длинные дни.
Уходя с ней в спальню, сунул проскользнувшему дерзкому мальчику шоколадку в красной обертке. Тот бросил на Нору взгляд победителя, Нора высокомерно отвернулась и спросила вдруг:
– Что такое душа? Почему в книгах о ней пишется, будто она бывает отдельно от тела?
– Потому что так раньше думали, а у тебя книги все старые.
– А что сейчас?
– Сейчас объяснили кое-какие механизмы работы… головного мозга. Но некоторые дальше думают.
– Хорошо, это я и хотела знать – значит, все вместе. Мне не хотелось бы разделяться надвое.
Посмотрел на нее с любопытством.
– Разве не обидно исчезать, когда умираешь? Для того и душа, чтобы после смерти жить.
– Мне не обидно. Я уже недавно не умерла. Я бессмертная, была здесь всегда и буду всегда.
– А я вот не считаю, что ты здесь была всегда и будешь! Я… – начал слишком громко, Нора перебила:
– Да, я была не здесь, но, когда я сюда попала, я попала во всегда и теперь бессмертна всегда, но только пока я здесь. В любом другом месте я погибну. Но это неважно, потому что меня все равно не отпустят.
Он хотел спросить, желает ли она быть отпущенной, ведь спросить об этом не только стоило – было необходимо, но вопрос застрял в горле, и шли молча.
В спальне пришлось долго целоваться, чтобы прогнать мысли: ему – о намертво приплавленной к телу, ей – об ускользающей, неверной – душе. Наконец мысли растаяли в нежности, так невинно, словно навсегда перестали они думать, словно навсегда разрушилась эта преграда между ними, и они теперь могут не сравнивать, не сопоставлять, не отличать, не разделять – и значит, могут быть одним. Соединение длинное, удивляющее, светлое, почти бесконечное, словно идти по морю, позабыв зачем, просто легко и упруго, вместе, осязая одно и то же, качаясь на волнах, поднимаясь и опускаясь, прижимаясь все плотнее и проще, сросшись невесомым поцелуем.
Лежать рядом. Свела колени. Он вспомнил, что принес радиоприемник, чтобы не было ей так скучно ждать. Чего ждать? Пока он ее заберет. Куда?
Он жал на стрелочки, искал радиоволны. Резко пробилась музыка.
– Что это?
– Музыка.
– Нет.
– Просто поют на английском.
– Нет. Он звучит не так. Можно понять, но не так.
Пожал плечами, не до конца поняв – то ли музыка не подошла, то ли английское произношение.
– Ну уж прости, что имеется.
– Ты не бойся. Я не сержусь, – ответила серьезно. И добавила: – Стой. Хочешь танцевать со мной?
Николай отрицательно покачал головой, но оставил незнакомую инструменталку.
– Я не умею.
Нора прислушалась, как животное прислушивается к шорохам леса, начала танцевать. Сначала танцевала неловко – непривычно без платья, потом освоилась. Он смотрел, вспоминая все странные пугающие вещи, поведанные ему в баре на окраине, и думал: «Все равно хочу. Заберу. Значит, так и будет».
70 
