очень нудно 
100 
– Ну, знаешь... – меня возмущают ее сравнения.
– Разве дело в названии?..
Конечно, не в названии. Если понадобится, придумают что-нибудь новенькое. Вместо хорошо забытого старенького.
– Не знаю. Все равно противно.
– Да плюнь ты! Тебе-то какая разница? Смотрел и смотрел.
– Я не зверок, чтобы меня разглядывать.
Из лифта доносится хихиканье.
– А что если вьюнош тобой заинтересовался?
– Птичка моя, это – даже не извращение, а бред сивой кобылы... – я вынимаю связку ключей. – Лолита, вывернутая наизнанку?
Этот роман мне никогда не нравился: защитительная речь главного героя, рассчитанная на присяжных обоего пола – не слишком изощренных в анализе литературных произведений, чтобы докопаться до его глубинных мотивов.
– Ну-ну... – Яна снова хихикает. Впрочем, так и не решившись выйти из лифта.
* * *
Дома меня ожидал сюрприз: две кофейных чашки. На кухонном столе.
– Это кто, папа?
Последнее время мой бывший что-то зачастил.
– Почему папа? Не папа. Витя, – она стояла, покачивая остывшей туркой. – Посидели, попили кофе. Хочешь, я тебе тоже сварю.
– Свари, – меня обдало горячей волной.
– Представляешь, пришел и говорит: все как в детстве. Я, говорит, всегда вспоминал: и комнату, и кухню. Прикинь: оказывается, когда засыпал, смотрел на наши портреты. Говорит, закрою глаза, а сам знаю: они на меня смотрят, – она хихикнула, – прямо как Большой Брат. В смысле, два. Два Больших Брата. Представляешь, он их боялся. Ужасно. Правда, правда... – Александра ворковала над закипающей туркой.
– Боялся? – меня покоробило сравнение с Братьями. Неуместное, чтобы не сказать неделикатное. – А ты? Ты тоже их боялась?
Я пыталась представить себе нашу встречу. Родственные объятия. После стольких лет.
– Я? – Александра откликается удивленно. – Конечно, нет! Витьку-то укладывали в кресле, а меня на диванчике: помнишь, стояли так и так, – жестами она демонстрирует взаимное расположение раскладного кресла и детского диванчика. В те времена меня интересовали другие диваны и кресла. – Я же их не видела. А Витька как раз напротив. Вот, бедолага, и пялился. А они – на него... Говорит: откуда ж я знал, что они – просто писатели, думал, мало ли... Но зато в старших классах! Там, в учебнике... Короче, смотрел как на родных.
Ногтем большого пальца я царапаю узорчатую клеенку. Общие предки, висящие на моей стенке, превращали их в кузена и кузину. Сколько-то там ю-юродных. В некоторых культурах такие браки даже приветствуются. Например, в той же Англии...
– Ой, опять сбежал! – Александра хватает кухонную тряпку – остатки рваного пододеяльника. – Ну была же нормальная губка, ты опять, что ли...
Роется в нижнем ящике: пустые банки, средство для мытья раковины, пластмассовый контейнер, дуршлаг...
– Была же целая упаковка...
– И чем он теперь занимается?
– Работает, – Александра отвечает охотно. – Торгует землей.
– О! – я восхищаюсь. – Земля – перспективная тема. Уж чего-чего, а земли у нас предостаточно...
– Витя говорит, что земли-то как раз мало: все дело в инфраструктуре. Если посмотреть на карту Ленинградской области, освоены только пятна. Вдоль железных дорог. – Она водит по клеенке указательным пальцем, словно рисует наши вечные дороги. Для полноты русской картины недостает только дураков. Когда-то давно, году в девяносто первом, ее отец тоже водил пальцем по столу. Рисовал идеальную линию, отсекающую будущее от прошлого. – Проблема в том, чтобы перевести федеральные земли в земли сельскохозяйственного назначения...
Она рассказывает с воодушевлением. Похоже, успела освоиться с терминами. Если так пойдет и дальше, очень скоро ей приснятся полки´ двенадцатиаршинных бревен. Идущие стоймя на лесной склад.
– А лесом? Торговать не пытался? Как там: балка, кругляк, тес, решетник, горбыль... – свой любимый рассказ я цитирую с удовольствием.
– Мама! – она смотрит укоризненно. – Я – не Душечка. Перестань.
Во всяком случае, хоть это читала.
Как же она сказала?.. Красавец, одет, как принц Уэльский.
Гость, которого я силюсь себе представить, улыбается смущенно, откидывает челку со лба. Волосы распадаются на привычный пробор. Узкий лоб. Широкие, грубовато срезанные скулы, разрез глаз... я стараюсь подобрать слово... В памяти мелькает Салтыков-Щедрин. Его вятичи и кривичи. Чтобы не сказать, головотяпы...
– Мама, ты меня слышишь? У Вити серьезные проблемы. Взорвали его машину.
100 
